Впрочем, слабость эта была минутной.

В родные места Костя возвращался на самолете – денежки для этого нашлись. Первый раз ему довелось созерцать землю с такой высоты, и он убедился, что учебники географии не врут – в Байкал действительно впадает много речек, а вытекает только одна. Мир внизу уже начал понемногу зеленеть, и только славное сибирское море выглядело белым продолговатым пятном. Лед на нем еще только едва-едва отошел от берегов.

В Европе вовсю цвели сады, а улицы, примыкавшие к аэропорту, были полны девушек, пахнущих сиренью, и парней, пахнущих портвейном. Никто не обращал внимания на Костю, закованного в уродливый и некрасивый парадный мундир. С каким-то горьким удивлением он осознал, что за то время, пока он с друзьями кормил мошкару в Восточной Сибири, жизнь здесь продолжала бить фонтаном.

Оглядевшись немного на гражданке, Костя не ощутил тяги ни к какому виду труда, кроме литературного. Кое-какие наброски остались у него с доармейских времен, кое-что он держал в памяти с тех пор, как майор Щербенко уничтожил все написанное им на бумаге.

Через своего соседа-шабашника, ставившего дачи в кооперативе литераторов «Роман и драма», Костя познакомился с одним настоящим писателем и, две недели бесплатно проработав на него, признался в своих заветных мечтах.

– Ну и что же такое вы пишете? – спросил писатель у Кости.

– Фантастику, – сообщил Костя. – Раньше, правда, и стихи писал…

– Это вы зря, – брезгливо скривилось лицо писателя. – Это никому не нужно. Надо писать о вечном. К примеру, о пограничниках.

Сам писатель разрабатывал только эту тему, потому что, прослужив двадцать лет на заставе, ни о чем другом на свете понятия не имел. Хотя существовала надежда, что, поселившись за городом, он вскоре напишет что-нибудь эпохальное вроде «Дачников».

Впрочем, он все же снизошел до Костиных опусов. Приговор был таков: стихи очень слабые, а проза хоть и сырая, но определенного внимания заслуживает. Но внимание это Косте могут оказать только в «журнале соответствующего профиля». В его устах эти три слова прозвучали почти как «женщина соответствующего поведения». Затем писатель вручил Косте адрес, написанный на клочке газеты.

– Журнал «Вымпел», – прочел Костя. – Никогда о таком не слышал.

– И не удивительно, – пожевал губами писатель. – Редколлегия там еще та подобралась… Уклоняется от разработки темы о пограничниках. Хотя вроде и обязана.

Журнал «Вымпел» по своему статусу должен был заниматься главным образом допризывным воспитанием молодежи, но печатал статьи о чем угодно: о последних модах, экстрасенсах, террористах, восточных единоборствах, гоночных мотоциклах, сексуальном воспитании и джазе – то есть как раз о том, о чем в молодежных журналах писать было не принято. Даже клуб знакомств по переписке – один из первых в стране – в «Вымпеле» существовал. О допризывной подготовке упоминалось только в передовых статьях, да и то довольно глухо.

Вся Костина писанина была с ходу отвергнута, но так просто расставаться с молодым автором редакция не собиралась. По мнению ее членов, именно он должен был в высокохудожественной форме восполнить пробел по части того самого допризывного воспитания. Тут же был составлен договор на цикл коротких фантастических рассказов, соответствующих профилю журнала.

Первый рассказ был написан уже через неделю и после пяти последовательных переделок принят к публикации. Его действие разворачивалось на Марсе, где смелый допризывник-землянин отражал нашествие венерианских захватчиков. Предводитель агрессоров состоял в звании майора и носил имя Щер-Бен-Ка.

– А почему вы автором указываете какого-то Б. Кронштейна? Ведь ваша фамилия Жмуркин, – поинтересовался главный редактор, который сам по паспорту был Я. Гофштейном.

Костя всегда стеснялся своей фамилии, но признаваться в этом не хотел. Подумаешь, какой-то Жмуркин! Чуть ли не Жмурик. А «Кронштейн» звучало энергично и звонко – «К-р-р-о-н-штейн». Он принялся мямлить о том, что, как всякий порядочный писатель, собирается подписываться только псевдонимом и от решения своего отступать не намерен.

– Значит, вы настаиваете именно на таком псевдониме? – с некоторым сомнением произнес редактор и вызвал ответственного секретаря, фамилия которого была попроще – Рабинович.

– Настаиваю, – сказал Костя. – А в чем, собственно, дело?

– Да в том самом, – загадочно ответил редактор. – Ругают нас за национальный состав редакции.

– Ах вот вы о чем! – догадался наконец Костя. – Тут-то у меня как раз все в полном порядке. – И он, как бы в доказательство, потрогал свой курносый нос. – Можете не беспокоиться.

– Вот-вот! – согласно кивнул ответственный секретарь, который был если не умнее, то находчивее редактора. – Вы нам, пожалуйста, свою фотографию принесите. Желательно в анфас. Чтоб у читателей тоже сомнений не возникало.

Но сомнения возникли уже после третьего рассказа, хотя благодаря им тираж журнала удвоился. Правда, возникли они не у читателей. И не по поводу пресловутого национального состава редакции. Копнули глубже. Прямо под идеологическую подоплеку его публикаций.