Вальтер Скотт, Джонатан Свифт, Даниэль Дефо, Александр Дюма, Роберт Стивенсон, Фенимор Купер, Жюль Верн, Майн Рид – этот список можно продолжать хоть до Конан Дойля – в свое время все они были «взрослыми» писателями, которых подросшее человечество вручило новому поколению детей.

Так младшему брату по наследству достаются штаны и куртки старшего брата. Дети нового века «донашивали» взрослую беллетристику былых времен – про рыцарей, индейцев, разбойников, пиратов и сыщиков.

Поэтому «Детская Литература» в чистом виде, как мы ее себе представляем, произнося это словосочетание, – продукт двадцатого века.

Русская же детская литература сформировалась только в советский период. До этого имелся лубок, классика в виде недетских сказок Пушкина, Ершова, Одоевского, переводной авантюрный роман, журнал «Задушевное слово» со слезливыми историями Чарской о девочках и сиротках.

«Детское» понималось как нечто упрощенное (Энциклопедия для детей) предельно цензурированное, надклассовое, нравоучительное и бесполое.

В набоковском романе «Защита Лужина» отец главного героя занимается производством такой вот нравственной пищи для учащихся: «Приключения Антоши, изд. Сильвестрова» – на обложке «ясноокий гимназист кормит облезлую собаку завтраком».

Это то, что преобладало: вместо реальных детей по литературной сцене расхаживали ряженые писклявые травести, которым суфлировали почтенные писательские дяди.

А потом была революция и Гражданская война. Детство на время обрело страшную свободу. Процветали проституция, воровство, бандитизм, бродяжничество. Новой власти пришлось брать распоясавшихся беспризорников под уздцы. Тогда же зародилась советская детская литература. И Гайдар стоял у ее истоков.

Непонятно, что было раньше: все эти Димки, Вовки, Федьки, обучившие Гайдара своим речевым оборотам, или их изобрел и сложил сам Гайдар, а затем Мишки Квакины и Юрки Ковякины бойко заговорили на звонком и веселом гайдаровском наречии?

До этого уже были попытки внедрить «живую» детскую речь в литературу. Современнику Гайдара, замечательному писателю Леониду Пантелееву, в повести «Республика Шкид» удалось зафиксировать трагичный новояз детства, пережившего революцию, войну и разруху. Дефективные отроки Пантелеева говорят на смеси воровского жаргона. По большому счету они – умудренные «взрослые» лилипуты, униженные и развращенные.

Насколько достоверной была пантелеевская «феня»? Она все-таки результат художественной обработки, в которой исходник доведен до комизма: «В печку мотаем, в ширму загибаем, на халяву канаем» сродни «редискам» и «петухам гамбургским» из «Джентльменов удачи».

Этот жаргон с восторгом принимался в литературу – «Республика Шкид» была в то время абсолютным хитом, – но лексика дефективных маргиналов никак не могла претендовать на статус «детского языка».

Именно Аркадий Гайдар стал создателем советского мальчишеского дискурса. Или даже больше – пионерского пиджина. Благодаря ему дети новой страны обрели нормативный язык – «пиджин-гайдар», на котором коммуницировали в художественных мирах (вплоть до развала Союза).

Благодаря Гайдару обрели свои голоса герои Носова, Драгунского, киноперсонажи «Приключений Электроника» («вокальные партии» озвучивала грубоватым голосом подростка Елена Камбурова) и «Гостьи из будущего».

Ныне уже не встретить носителей «пиджин-гайдара». Последние отголоски этого ныне мертвого языка можно, пожалуй, услышать в юмористических киновыродках «Ералаша» – маленькие паяцы с осколками гайдаровских интонаций, играющие вымороченную бездарную драматургию, так же нелепы, как казахи, говорящие на латыни.

Нужно признать, нового детского языка в ближайшее время не предвидится, ибо не предвидится нового Аркадия Гайдара.

Да и старый Гайдар вдруг оказался никому не нужен. Наступили новые времена.

В романе Виктора Пелевина «Жизнь насекомых» (1993) присутствует ернический псевдо-структуралистский обзор творчества Гайдара: «Полет над гнездом врага. К пятидесятилетию со дня окукливания Аркадия Гайдара» Всуеслава Сирицына и Семена Клопченко-Конопляных, авторов альманаха «Треугольный хуй»:

«Прочесть его (Гайдара), в сущности, некому: взрослые не станут, а дети ничего не заметят, как англичане не замечают, что читают по-английски»…

Этот, в общем-то не лишенный симпатии к Гайдару, очерк четко отразил восприятие писателя постсоветским литературным сообществом.

В качестве потешного парадокса в обзоре постулировалась основная тема гайдаровского наследия:

«Кстати сказать, тема ребенка-убийцы – одна из главных у Гайдара. Вспомним хотя бы “Школу” и тот как бы звучащий на всех ее страницах выстрел из маузера в лесу, вокруг которого крутится все остальное повествование. Но нигде эта нота не звучит так отчетливо, как в “Судьбе барабанщика”. ‹…› В этом смысле Сережа Щербачов – так зовут маленького барабанщика – без всяких усилий достигает того состояния духа, о котором безнадежно мечтал Родион Раскольников…»