Он побарабанил пальцем по стеклу, я распахнул окно, повеяло свежестью сада. Дядя стоял в саду и, маня меня пальцем, говорил:

– Хватит читать. Довольно. Выходи на свежий воздух. Чудесный день. Волшебная дорога. Мы погуляем с тобой по этой странной дороге.

Мы с дядей вышли на волшебную дорогу, которая то спускалась с зеленого холма, то снова подымалась на холм, играя с пространством и пешеходами. Казалось, природа читала нам поэму, подставляя вместо слов холмы, ветви кленов, облака, синь воды и неба.

На лугу ржала лошадь. Гоготал гусь, плавая в похожем на облачко кудрявом пруду.

Важно восседая на моторной коляске, нас обогнала дебелая дворничиха.

– Здравствуйте, волшебник, - сказала она дяде игриво.

– Разве ты волшебник?
– спросил я дядю.

Он очень смутился, покраснел, стал вытирать носовым платком лоб.

– Ну что ты? Как можно? Это в наш-то просвещенный век...

Но я не отставал от него:

– Случайно это не ты менял пейзаж за окном, когда я сидел за столом и читал книгу?

Длинное узкое лицо дяди стало еще более смущенным.

– Чушь! Я материалист. Я уважаю законы природы.

– Я тоже, - сказал я.
– Но пейзаж все же менялся.

– В книге?
– спросил дядя.

Я не хотел его огорчать и сказал:

– Да, в книге. Эта странная книга поразила меня.

– Чем?
– спросил дядя.

– Пока умолчу, - сказал я.
– Я ее еще не дочитал и не знаю, чем она кончится.

– Это хорошо, что ты не знаешь конца.

– В конце что-нибудь случится?
– спросил я.

– Потерпи, - сказал дядя.
– Сам узнаешь, когда прочтешь книгу.

Дорога круто свернула. Мы оказались в лесу. Лес был густ, душен, деревья теснили нас, превратив дорогу в тропу.

Дядя огляделся и вдруг признался мне:

– Я в самом деле хочу стать волшебником.

– Для чего?
– спросил я.
– Ты же материалист. Диалектик. Тебе нельзя.

– Теперь можно, недавно я ушел на пенсию. У меня много свободного времени. И я хочу использовать это свободное время, делая приятное людям.

– А они не привлекут тебя за это к ответственности?

– За что?

– Волшебство - это пережиток, суеверие, - сказал я.

– Не всякое, - сказал дядя и стал еще больше похож на Жюля Верна. Свои чудеса я хочу запатентовать как крупное изобретение и подвести под них строго научную базу. Не забывай, что я член Дома ученых и сотрудник журнала "Знание".

– А в редакции журнала знают, что ты волшебник?

– Пока нет. Не знают. Но, возможно, догадываются. Я вижу это по выражению лица кассирши, когда она выплачивает мне гонорар.

– Кассирша - это еще ничего. Важно, чтобы не догадался редактор.

– Пустяки. Скоро я подведу под свои чудеса строго научную базу.

– А без базы нельзя?

– Как-то неудобно. Я все-таки материалист.

– Материалисты, - сказал я, - не поступают так со своими гостями, не меняют обстановку за окном, а дают людям привыкнуть.

– И ты привыкай, - сказал дядя.

– Попробуй-ка привыкнуть. То речка, то гора, то лес, то пустыня, а то просто ничего, пустота. Это противоречит законам природы.

Вечером, сидя на веранде, мы пили чай и вели беседу.

– С юношеских лет, - сказал дядя, - я боролся с отсталостью, с разными пережитками и суевериями. Но под старость мне почему-то ужасно захотелось творить чудеса.

– На строго научной основе?

– На строгой...

– Тебе это не удастся. Наука враждебна волшебству.

– Мое волшебство имеет прогрессивный характер. Если хочешь знать, я поэт, хотя и не пишу стихов. Я ищу интимного контакта с вещами и явлениями, с людьми и природой. А за то, что я ушел на пенсию, ты меня не осуждай. Я ведь очень стар.
– Дядя встал и сказал: - Ты меня извини. Я пойду работать.

– Творить чудеса?

– Нет. Искать научное обоснование. А ты пойди к себе. Почитай книгу о своей жизни. Только старайся пореже смотреть в окно.

Я ушел в свою комнату и сразу же вспомнил, что дядя не советовал мне смотреть в окно. Окно было завешено портьерой, а на столе лежала книга.

Я не утерпел, раздвинул портьеру и посмотрел в окно. Светила большая круглая луна. Перед окном лежала ночная пустыня. До меня донесся рев разгневанного льва. Я подумал: "Дядя по-прежнему творит чудеса, под которые трудно подвести строго научную базу". И еще я подумал: "Старика не стоит упрекать. Он очень огорчится, если его обвинят в агностицизме".