Думать об этом было невыносимо, но она думала, думала все время, доводя себя до слез и отчаяния. И стояла в толпе зевак у Дворца культуры вопреки данному себе слову, словно глупая мазохистка, смотрела на красивую пару, идущую к высоким ступеням навстречу своему призрачному счастью, и молила, молила Бога:

– Господи! Яви, яви чудо! Сделай так, чтобы свадьба не состоялась! Прошу Тебя, прошу, Господи! Ведь она не любит его, Ты же знаешь! А я люблю, люблю, люблю! Оставь его мне, отдай его мне, Господи! Ты же можешь, я верю...

И она увидела, как споткнулась Зоя, как взлетела ее рука, затянутая в длинную перчатку, и дернулась голова Артема. Как он замер в повисшей над площадью тишине, а потом повернулся и быстро пошел, почти побежал прочь, оставив невесту среди взволнованной толпы с ненужным уже свадебным букетом.

И Аня заспешила вслед за ним мимо желтого больничного забора, через лесок к станции «Отдых» и дальше, по узкой тропинке, бегущей вдоль железнодорожного полотна к Ильинке.

Она шла за ним, глядя в коротко стриженный трогательный затылок, не зная, радоваться ей или пугаться, и до слез жалея Артема, когда сзади раздался нарастающий шум приближающейся электрички и гудок, пронзительный, резкий, тревожный, разорвал застоявшуюся тишину.

Артем обернулся, и Аня с парализующей ужасом ясностью поняла, что сейчас произойдет – непоправимое, дикое, неуправляемое, как стремительно надвигающийся железнодорожный состав.

– Нет! – отчаянно закричала она и бросилась вперед, упала, разбила в кровь коленку, но тут же вскочила, не чувствуя боли. – Не надо, Тема! Не надо!

Сердце билось в горле, заглушая бешеный грохот колес. Она должна была успеть, должна добежать первой и остановить, не дать ему сделать глупость – непоправимый, страшный, невозвратный шаг к рельсам!

Все было как в замедленной съемке или кошмарном сне, когда хочешь бежать, да не можешь: будто к пудовым гирям привязаны ноги и колдовские прочные путы цепко держат и тянут назад, в бездну.

Артем стоял на тропинке и смотрел то ли на нее, то ли на приближающуюся электричку. Но Аня успела добежать до него первой и с диким криком, как солдат Александр Матросов на амбразуру, пала ему на грудь, на белый шелк парадной рубашки, и сбила с ног, увлекая вслед за собой на пыльный придорожный бурьян. Электричка отшумела.

– Что же ты делаешь, Тема?! Что ты делаешь? – заплакала Аня, все еще цепляясь за него мертвой хваткой.

– А что я, по-твоему, должен делать?! – закричал Артем, пытаясь оторвать от себя ее руки. – Подставить другую щеку и вести ее к алтарю?

– Но разве это повод, чтобы ложиться на рельсы? – Она смотрела на свои запястья – на красные пятна, оставленные пальцами Артема.

– Не волнуйся, – криво усмехнулся тот. – Зоя на рельсы не ляжет.

– Зоя, Зоя, Зоя! Один только свет в окошке! Да не любит она тебя и никогда не любила! Кто же женится без любви? Ведь это же унизительно! Радоваться должен, что все это сейчас открылось, еще до свадьбы, а не потом, когда поздно будет кулаками махать! А ты куда побежал? Ты бы еще топиться пошел...

– Анька... – Он смотрел на нее изумленно, озаренный догадкой. – Так ты что, решила, что я хотел броситься под поезд? Значит, ты меня спасала? Прыгнула, как дикая кошка...

Это показалось таким забавным, что Артем развеселился, захохотал и все никак не мог остановиться, повторяя сквозь пароксизмы смеха:

– Ну ты и дура, Анька!.. Ну и дура!.. Анна Каренина! Вот умора!

– Ты что, о шпалу ударился? – рассердилась Аня. – При чем здесь Анна Каренина? Это же не я, а ты...

Но Артем смеялся так заразительно, немножко, правда, истерично, хоть и самозабвенно, что она невольно подпала под его безудержное веселье.

Теперь они хохотали вместе, корчились и извивались, клонясь к пыльной придорожной траве, подвывая, тыча друг в друга дрожащими пальцами и утирая невольные слезы.

Приступ безумного веселья совсем уже было сошел на нет, когда рядом с ними притормозила проходившая мимо зловредная тетка.

– Совсем охамели! – визгливо заголосила она. – Белым днем у всех на виду валяются на земле, как собаки! Я сейчас милицию позову!

И все началось сначала. Но нельзя же смеяться бесконечно. Особенно если это смех сквозь слезы.

– Ну куда я теперь пойду в таком виде?

Артем поднялся, протянул Ане руку и рывком поставил ее на тропинку. Оба они прекрасно понимали, что дело совсем не в испорченном, грязном костюме, а просто нельзя ему сейчас возвращаться домой. Никак нельзя, невозможно.

– А у меня здесь бабушка живет, в Ильинке, – сказала Аня. – Пойдем к ней, почистим перышки.

– А можно? – обрадовался Артем.

– «К вам моно?» – постучал больной в кабинет логопеда. «Не только моно, но и нуно», – ответил логопед, – засмеялась Аня.