– Да какая там любовь, Света! Одна неприкрытая похоть. Он мне, когда про нее сознался, думаешь, говорил, какая она хорошая, нежная, ласковая, какая хозяйка замечательная? Какие у нее глазки, ручки-штучки необыкновенные? Не-ет! Он мне про то рассказывал, какая у нее квартира шикарная, да у бабушки еще одна, да у отчима. «Что ж ты, – говорю, – у нас тут маешься угловым жильцом? Живи с любимой – площадь позволяет». «Нет, – отвечает, – я к чужим людям примаком не пойду. Мне, – говорит, – ее мать предлагает половину суммы, чтобы мы свою квартиру построили. Но я ни с кем не хочу делить свою частную собственность». Ты понимаешь? Это он на самом пике отношений уже прогнозирует будущий разрыв!

Я говорю: «А мы-то почему должны страдать от твоей неприкрытой гульбы?! Снимайте тогда квартиру, если уж такая тяга неодолимая». «Зачем же, – отвечает, – я буду деньги на ветер бросать? И вообще, я еще ничего не решил и уходить никуда не собираюсь». «А жить-то, – кричу, – дальше ты как собираешься?! Нас-то, дочку свою пожалей хоть немного!» Молчит!

Вот такой, Света, урод у меня сыночек. «Я, – говорит, – наверное, карму отцовскую отрабатываю». «Да отец-то, – говорю, – сразу меня убил, не мучил, не резал кусочками по живому. А твою карму кто отработает, такую безобразную? Дочка твоя несчастная? Или тебе теперь на все наплевать? Ну смотри, – сказала я ему, – уйдешь из семьи – ни тебя, ни твою вертихвостку, ни детей твоих новых видеть не желаю! На порог не пущу! А если приведешь – сама уйду!» «Да, – говорит, – это я знаю». Но видно, плевать ему на меня с высокой колокольни.

Вот, Света, на старости лет одна я останусь. Вы теперь от меня отвернетесь. Зачем я вам сдамся, мать предателя? Перенесете на меня свою ненависть – и ты, и Вера, и Ма-ашенька... – заплакала свекровь.

– Таня, Таня, успокойся! – заволновалась мама. – Ты и всегда-то мне была дорога, с первого дня, а теперь и вовсе родной человек, ближе сестры. На смертном одре не забуду, как ты мою дочку поддержала в трудную минуту. Другая бы встала на сторону сына...

– Да как же мне встать на его сторону, если он ведет себя как последний подлец? «Прими, – говорю, – наконец, мужское решение! Уйди или останься, но не болтайся туда-сюда, словно дерьмо в проруби!» «Хорошо, – говорит, – я подумаю». А чем он сейчас думает, нам известно. Хреном он своим думает, скотина.

– Тань, – заставила себя Светлана Аркадьевна соблюсти объективность. – Алексей, конечно, ведет себя непорядочно. Но вот эта его... девочка? Может, она действительно любит?

– Девочка! – взвилась Татьяна Федоровна. – Да она забыла, когда девочкой-то была в последний раз! – Она помолчала и, понизив зачем-то голос, призналась: – Я ведь звонила ей, Света.

– Да ты что? – ахнула та. – Зачем?

– Да тоже вот вроде тебя извелась вся насчет любви-то. А вдруг, думаю, чистая, нежная, полюбила, голову потеряла, а я препятствую? Скажет мне: «Я люблю вашего сына. Жить без него не могу. Знаю, что у него семья, дочка, мучаюсь. Но что же мне делать? Вот вы, взрослая, мудрая женщина, подскажите мне, научите. Нет мне без него жизни». И что я на это отвечу? Ни-че-го! Разве ж против этого возразишь? И все! Аллес капут! Полный абзац.

Еще очень я боялась голос ее услышать. Тоже ведь большое дело. Иная только рот откроет – заворожит. Но опасения мои, Света, не оправдались. И голос у нее оказался нахальный, а любовь там и рядом не валялась. Я ей представилась, хочу, мол, понять, что вас связывает с моим сыном. «Вот вы, – говорит, – у своего сына и спрашивайте. А я с вами вообще разговаривать не собираюсь». И трубку бросила. Вот тебе и вся любовь.

И знаешь, Света, что я тебе скажу? Верке в этой мутной воде ловить нечего. Не отпустит его проклятая баба, пока своего не добьется, или другого найдет, покруче нашего, или надоест он ей хуже горькой редьки своей инфантильностью. Да и стоит ли он ее слез?

– Любит она его...

– Сегодня его, завтра другого. Мужика ей надо найти хорошего, вот что. Сразу все слезы высохнут.

– Да где же его найти-то, хорошего?

– Да хоть какого! Лишь бы хрен стоял и деньги были. Чтоб отошла она душой, встряхнулась. Чтоб отвлеклась от мрачных мыслей и женщиной себя почувствовала. Не брошенной, а желанной. Клин, как говорится, клином вышибают, то бишь хреном в нашем случае...

Вера поднялась со скамеечки и вышла из квартиры, осторожно прикрыв за собой дверь.

«Никого мне не надо, – думала она, шагая по вечернему бульвару к кинотеатру „Звездный“. – Никого и ничего. Только Лешку. Или я по инерции за него цепляюсь? Потому что пренебрег и отталкивает?»

В кармане завозился, зачирикал мобильный.

– Ты где? – недовольно спросила Машка.

– Иду домой, – развернулась Вера. – А ты где?

– А я уже дома.

– А где была?

– Гуляла с Дашей Кузнецовой.

Спали они теперь вместе на широком и жестком диване. Лежали, прижавшись друг к другу: Машка, нежно окутанная своим детским счастьем, и Вера, тяжело придавленная своим женским горем.

– Мусенька, ты не спишь? – сонно спросила Машка, чутко улавливая настроение матери.

– Еще нет.

– А почему?

– Слушаю тишину.

– А разве тишину можно слышать?

– Конечно.

Машка затихла, старательно прислушиваясь, и удивленно заметила:

– Ой! Она звенит!

– Это течет время.

– А чем же оно шумит, время?

– Минутки ссыпаются в Вечность и шуршат...

– Осуждаете меня, Ольга Петровна?