– Ты же про мед начал говорить? – спросил кузнец.

– Сначала черти научили смерда пиво варить, а потом и мед, когда он разбогател и борти покупать стал. Но в мед он три крови подмешал.

– Три крови!

Коста даже пальцы растопырил.

– Какие крови?

– Лисью, волчью и свинячью.

Все смотрели на него с недоумением.

– Истинно так. Мало человек выпьет – у него глаза делаются ласковыми и хитрыми, как у лисы. Много выпьет – свирепый нрав человек проявляет. Без меры напьется – как свинья в луже валяется.

Корчму потряс хохот.

– Еще что-нибудь скажи, – просил Коста.

– Что тебе скажу?

– Развесели меня. С сердитой женой двадцать лет в кузнице живу.

– У меня тоже житие не мед. Злая и старая жена хуже горькой полыни. Но ты не покоряйся. Сказано в мирской притче: «Не скот в скотах коза, не зверь в зверях еж, не рыба в рыбах рак. Подобно тому и муж, если над ним жена повелевает».

– Это верно, – согласился кузнец.

– Лучше бурого вола в дом ввести, чем злую жену. Вол не говорит и зла не замышляет, а сварливая жена в бедности злословит, а в богатстве гордой становится.

Даниил совсем поник головой. Может быть, каялся в душе, что взял старую дочь посадника, чтобы в княжескую дружину войти и чести себе добыть. Но, худая и беззубая, косая на один глаз, она не привлекала его. Не потому ли он и на молодую княгиню засматривался?

Злат не вытерпел и сказал кузнецу:

– Вот говоришь – злая жена, а видел, как она пироги убогим выносит.

– Это она делает для спасения души. Мне же денег жалеет дать на мед.

Даниил, охмелев, обнял Злата и просил его:

– Спой нам про синее море!

Мед развязывал языки, отуманивал головы. Монах с житной бородой, по имени Лаврентий, тоже обнимал Злата и бубнил ему:

– Престарелый воин умер в Тмутаракани…

Но отрока тревожило воспоминание о горбунье. Его занимало, зачем Любава ворожею посещала. Не осмеливаясь рассказать все кузнецу, он начал издалека:

– Ныне ехал я дубравой…

Коста поднял на него глаза, повеселевшие от хмеля.

– Видел избушку малую. На пороге стояла старуха страшного вида. Не знал я, что там колдунья живет.

Кузнец рассмеялся.

– Не колдунья она, а ворожея. Травы и коренья собирает, недуги лечит. Нет от нее никакого зла людям.

– Так и живет в дубраве?

– А где ей жить? К старухе девушки ходят, сухие травы у нее за лепешки выменивают, чтобы волну красить, про свою судьбу узнают и милого себе ворожат. В этом тоже нет ничего худого.

Не подозревая ничего, кузнец лил молодому отроку масло на раны. Злат улыбался счастливо.

– Чему смеешься? – удивлялся Коста.

– Радуюсь.

Но Даниил, непрестанно читавший книги и выражавшийся высокопарно, заметил:

– Не верьте ворожеям. Искони бес Еву прельстил от древа познания добра и зла, а она соблазнила Адама. С тех пор жены чародействуют и волхвуют над отравой и вредят всякими бесовскими кознями роду человеческому. Лучше бы мне одному в поле с саблей против тысячи половцев выйти, чем с колдуньей встретиться или ночью за гумно идти, где бес живет…

Злат знал, что отрок не отличался храбростью и на полях битв, только был боек на язык, но в хмельном тумане чувствовал добро в сердце ко всем людям. Он не знал, кого слушать. Пьяный монах Лаврентий шептал ему на ухо:

– Тот престарелый воин, что в Тмутаракани скончался…

– Что тебе надобно от меня? – удивлялся Злат.

– Помышляя о спасении души… сказал нам пред смертью…

Если бы эти слова долетели до слуха кузнеца, или Сахира, или всякого другого человека, которые помышляют о земном, они бы навострили уши. Тогда бы опаленный молнией дуб выплыл перед ними. Но Злат внимал монаху рассеянно, помышляя о другом. Мед наполнил его голову сладостным туманом, и он видел не дуб, а Любаву…

А Лаврентий продолжал бубнить, вспоминая последние мгновения старого воина:

– Сказал… Пойдите в город, называемый Переяславль Русский, и обрящите там дуб, опаленный издревле молниями. Тридцать три шага от того древа на полночь…

Однако другие два инока, не столь хмельные, уже обратили внимание на глупую болтовню Лаврентия. Тот из монахов, что был тщедушен, но более наделен разумом, чем двое других, полез через стол к приятелю. Его звали Власий. Он кричал:

– Глупец! Вот уж подлинно свинячей крови упился! Не слушайте же, христиане, этого безумца!