Рапсодия, прятавшая лицо за вуалью, какие носили все женщины-пилигримы, улыбнулась, но промолчала. Она дождалась, когда три пожилые странницы точно в таких же, как и она, развевающихся белых одеяниях и обязательных вуалях, прикрывающих лицо, закончили молитву и отошли в сторону, и только тогда приблизилась к древнему камню.

Энтаденин был меньше и тоньше, чем она себе представляла, и казался каким-то хрупким. На самом деле они прошли мимо него два раза, потому что он стоял на центральной площади города, словно всеми забытая статуя, а мимо катили телеги, запряженные волами, стада скота обходили его так, словно его тут и не было. И только три женщины, единственные из спешащих по своим делам горожан, остановились, чтобы посмотреть на обелиск.

Минералы, когда-то сформировавшие обелиск, превратились в ничем не примечательный красный камень, изрезанный трещинами и выбоинами. Рапсодия подумала, что он отдаленно напоминает отрубленную руку без кисти, установленную на земле.

Она оглядела городскую площадь, на которой кипела жизнь, затем быстро отвернулась, увидев проезжающий мимо отряд солдат в рогатых шлемах. Когда стук копыт замер вдали, она взглянула на Акмеда. Он напряженно смотрел на юг.

–  Как ты думаешь, что случилось с водой? Почему Энтаденин высох?

–  Ты, кажется, перепутала меня с Мэнвин, - фыркнул он.
– То, что мы оказались в одном с ней городе, еще ничего не значит.

–  Ничего подобного, она ведет себя гораздо доброжелательнее.

Рапсодия вздрогнула, вспомнив отвратительный смех пророчицы, ее непонятные издевки над Эши и страшные предсказания:

"Я вижу противоестественного ребенка, рожденного в результате противоестественного акта. Рапсодия, тебе следует опасаться рождения ребенка: мать умрет, но ребенок будет жить".

Эши страшно разозлили слова его тетки. Когда он потребовал объяснений, Мэнвин произнесла загадочные слова:

"Гвидион, сын Ллаурона, твоя мать умерла, дав жизнь тебе, но мать твоих детей не умрет при их рождении".

Было что-то еще, но эти воспоминания ускользали от Рапсодии, словно кто-то стер их из ее памяти.

Она поморщилась и увидела, что Акмед на нее внимательно смотрит. Рапсодия тряхнула головой, чтобы прогнать неприятные мысли.

–  Если бы я хотела спросить Пророчицу, что случилось с Источником, мне пришлось бы обратиться к Энвин, - сказала она.
– Прошлое видит она. Но, думаю, я без этого переживу. Меня интересует только твое мнение. Какое оскорбление не смог снести Фонтан в Скалах?

Несмотря на вуаль, скрывавшую лицо Акмеда, Рапсодия поняла, что он улыбается. Он повернулся и посмотрел на Энтаденин.

–  Оскорбление в виде минеральной пробки или смещения слоев внутри земли.

–  Правда? И все?

–  Все. По крайней мере, я так думаю. Ты заметила, Рапсодия, что, когда случается что-нибудь мистическое и очень хорошее, это считается даром Единого Бога, а если дар отнят в силу каких-нибудь ужасных или даже просто непонятных обстоятельств, виноват человек? Может быть, все, что происходит, плохое и хорошее, - лишь случайность?

–  Может быть, - поспешно согласилась с ним Рапсодия. Вытащив блокнот, она начала его листать.
– Ронвин сказала, что дитя демона нужно искать "в Ярим-Пааре, ниже Вечного Источника под названием Энтаденин", верно?

Акмед кивнул, по-прежнему глядя на высохший гейзер.

–  Я чуть не умер, слушая, как ты заставляла эту безумную пророчицу называть имена, возраст и местонахождение ублюдков демона.

Рапсодия фыркнула.

–  Я тебе сочувствую, но получить информацию у пророчицы, время от времени забывающей, кто ты такая, потому что она видит только Настоящее, очень непросто. Проходит одно короткое мгновение, Настоящее становится Прошлым, и она уже не помнит, что говорила и что сказала ты. Если ты думаешь, будто Ронвин была невыносима, радуйся, ведь тебе не довелось встретиться с Мэнвин.
– Рапсодия наклонилась вперед и попыталась увидеть через крыши домов разрушающийся храм Оракула, но ей не удалось разглядеть даже минарет.
– Площадь с Фонтаном в Скалах находится в самом центре города. Как ты думаешь, "ниже Источника" означает к югу от этого места?

Король фирболгов пожал плечами и попытался сосредоточиться. Биения сердец звучали едва слышно, их заглушал шум города, вой ветра, мечущегося в узких переулках, пронзительные голоса ругающихся женщин и рыночных торговцев, расхваливающих свои товары. И шелест вуалей, которые носили почти все жители, чтобы защитить лица от жалящего песка.

У него все еще болела грудь после потрясения, которое он испытал, когда второй сердечный ритм ворвался диссонансом в его собственный. Он понимал, что имела в виду Рапсодия, когда говорила об Именных песнях, отражающих сущность человека, о том, что она могла настроить свою музыкальную ноту на истинное имя человека или предмета. До определенной степени они оба обладали одинаковым уникальным даром чувствовать вибрации каждого живого существа. Он всегда знал, что становится уязвимым, когда соединяет свой собственный пульс с биением сердца жертвы. Интересно, а какая опасность грозит ей? Акмед по-прежнему слышал биение двух сердец, только нечетко. В жилах нужных им детей текло такое незначительное количество древней крови, что он вообще не должен был ничего различать. Одно из сердец звучало тише и не так ровно, как другое.

–  Один из них - первый - находится на юго-восточной окраине города, еле слышно проговорил он.
– Что же касается другого, он может быть где угодно.

Рапсодия дрожащей рукой поправила вуаль на лице.

–  Звучит не слишком оптимистично.

–  Извини.

–  Не злись. Просто твоя способность чувствовать этих детей - наша единственная надежда их найти.

Акмед взял ее за локоть и повел в сторону затененной ниши в одном из узких переулков. Убедившись в том, что их никто не слышит, он прошептал ей на ухо: