– Что ты делаешь среди дикарей, сестра?
– спросил он, сдерживая себя.

– Я тебе всегда говорила, брат, что Мийача -достойные люди, - ответила девушка.
– И я полюбила одного из них.
– Она с нежностью посмотрела на своего спутника.
– Татекахомни будет моим мужем и отцом моих детей.

Майор Трабл покачал головой.

– Эх, Патриция!.. Вот что я тебе скажу... В твоей голове сидят романтические бредни. Что за достойные люди - индейцы? В них благородства ни на грош! Они скальпируют, убивают, пьют огненную воду и измываются над своими женщинами... Этот самый Вихрь не даст тебе ни минуты покоя даже в том случае, если у него будет еще с десяток жен. Ты станешь рожать ему краснокожих отпрысков и работать не покладая рук... И это твои холеные руки будут вычищать продымленное жилище и соскребать с бизоньих шкур остатки мяса. Это твои белоснежные ножки будут мерить мили кочевий, когда Вихрь отправится в путь на лучшем из скакунов...

– Хватит, Эндрю!
– воскликнула девушка.
– Так думают похожие на тебя белые. Мийача ценят и уважают своих женщин. Мне ли этого не знать...

– Послушай, Патриция... Что будут о тебе говорить на востоке? Ты подумала о матери?

– Я знаю маму, она поймет меня. Мнения же других мне совершенно безразличны.

Молчавший до сих пор Уайт вскинул голову и, казалось, принял какое-то важное решение. Его глаза горели, щеки покрылись легким румянцем.

– Патриция, - отчетливо сказал он.
– Я люблю тебя. Я полюбил с первого взгляда и не мыслю без тебя жизни...

Девушка некоторое время молчала. Потом вздохнула и покрутила головой.

– Слишком поздно, Генри. Я не могу любить двоих мужчин одновременно... Мне очень жаль.

Лейтенант вдруг поднял коня на дыбы и выхватил саблю.

– Я сдеру с него скальп!
– в его голосе смешались отчаяние и гнев.

Прежде чем лошадь Уайта опустила передние ноги на землю, твердая рука маркиза крепко схватила уздечку.

– Не делай глупостей, лейтенант, - проговорил старик.
– Или ты думаешь, что этим завоюешь любовь Патриции?.. Остынь, она уже сделала свой выбор.

Уайт, тяжело дыша, стал помаленьку успокаиваться. И взорвался затем он лишь однажды, когда один из кавалеристов не смог удержать смешка. Лейтенант подъехал к весельчаку и влепил ему оглушительную затрещину.

– Что Мийача собираются делать?
– между тем поинтересовался майор Трабл у сестры.

Она обратилась к Татекахомни. Тот начал говорить на языке лакота. Говорил медленно, как бы взвешивая каждое слово. Когда он закончил, девушка перевела.

– Вихрь не хочет кровопролития. Если Длинные Ножи оставят Мийача в покое, они попытаются мирно пробраться в Канаду. Они не хотят больше кормиться подачками белых и испытывать унижения. Они едут в Земли Бабушки [Земля Бабушки - так тетоны называли Канаду, которой правила королева Виктория.], чтобы вести прежний образ жизни.

Майор Трабл цинично ухмыльнулся.

– Никому из Мийача не вести больше никакого образа жизни. Потому что, чтобы делать это, нужно быть живыми людьми. Если они сейчас же не сдадутся, они - мертвецы!.. Скажи ему это. Так что напрасно ты его вызволила из тюрьмы.

Патриция, обменявшись с Вихрем парой слов, произнесла:

– Мийача никогда не сдадутся. Они готовы умереть. Но до того, как они окажутся в Счастливых Охотничьих Угодьях, - множество Длинных Ножей распрощаются с жизнью.

– Прочь с моих глаз!
– взревел майор остервенело.
– Прочь!.. Или я не ручаюсь за себя!

– Ох, Эндрю, - с мукой в голосе прокричала девушка.
– За кем же ты охотишься?!

– За сестрой-потаскухой и ее краснорожим жеребцом!

Со слезами на глазах Патриция развернула лошадь и вместе с Вихрем поскакала обратно. Майор вскинул карабин и прицелился.

– Не по-офицерски, сынок, стрелять в спину, - ровно проговорил его отец.

Майор заколебался, потом сплюнул и водворил карабин на место.

– Извините, отец, нервы, - сухо сказал он.
– Мы все устали, а тут еще сестра со своей дикой любовью.

– Женщины порой бывают непредсказуемы, Эндрю... И сестры, и дочери, все они. Так уж устроен мир.

Майор едва ли слышал рассуждения отца. Его глаза были устремлены на северный берег ручья, где верховые Мийача во главе с Татекахомни готовились вступить в бой. Рядом с взрослыми воинами находились убеленные сединами старики и угловатые жилистые подростки. Тридцать жаждущих свободы индейцев, решивших стоять насмерть.

По знаку командира горнист протрубил атаку, и колонна кавалеристов рванулась вперед с саблями наголо.

Индейцы оставались на взгорке какое-то время, а потом, произведя из огнестрельного оружия стройный залп, бросились навстречу солдатам.

Этого никто не ждал. Численный перевес был на стороне Длинных Ножей, и они настолько уверовали в свое превосходство, что этот отчаянный напор дикарей стал для них почти полным сюрпризом. Индейцы пронеслись сквозь колонну подобно внезапному шквалу ветра. В вечерней мгле боевой порядок кавалерии был напрочь разрушен. Призывы офицеров и сержантов глохли в яростной неразберихе. Затем краснокожие ударили еще раз, и среди криков раненых и умирающих растворились в темноте, словно смертоносные призраки.