– Выгляжу очень даже странно, - он поднял правую руку и дотронулся ею до лица, слегка улыбнулся и сказал, - вот бы сфотографироваться с такими руками, чтобы потом посмотреть.

– В чем проблема, попроси у Рэя. Он и сделает отпечаток на пластике.

– Ой, только не сейчас.

– Ну, разумеется, когда оденешься.

Это я и сделал. Потом разложил на столе перед Ривом десяток отпечатков с его изображением. В различное время и в различных ракурсах. Мальчишка остался доволен и сказал, что будет их хранить.

С каждым последующим днем настроение у мальчишки все больше и больше улучшалось. После восемнадцатого дня операции Рив уже мог брать своими еще непослушными руками кой-какие предметы, не слишком тяжелые и не слишком мелкие. Мне приходилось основательно предупреждать его, чтобы он не перегрузил их. На двадцать восьмой день руки у него, хоть еще и не выросли полностью, но уже стали достаточно крепкими, чтобы начать для них специальные тренировки, потому что эти руки все еще оставались неловкими и непослушными своему хозяину. На тренировки уходила большая часть дня. Но зато время в операционной Рэй стал понемногу сокращать. На двадцать пятый день мы с Ривом уже могли обменяться довольно крепким рукопожатием и даже затеять возню, бороться со мной на равных Рив не смог бы, даже будучи полностью здоровым. И вот, наконец-то, наступил двадцать восьмой, последний день операции. И в тот день я закончил свой рассказ и в последний раз отстегнул Рива от куба:

– Все, дальше можешь действовать полностью самостоятельно.

Рив как-то немного недоверчиво вытащил руки на свет, посмотрел себе на ладони и, улыбнувшись во все лицо, спросил:

– Это последний раз?

– Да, последний, но разве ты не удовлетворен?

– Ну почему же, Вик, просто я сам еще не могу до конца поверить.

Он встал, повернулся ко мне и протянул мне обе руки, я протянул в ответ свои, и мы взяли друг друга за локти. Я уже знал, что на этой планете так делают только близкие друзья. Так мы стояли молча наверно минут пять, потом Рив сказал:

– Вик, ты мой самый лучший друг.

Он взял в руку свою рубашку и снова посмотрел мне в глаза. Я обнял его за плечи, и мы пошли прочь из медотсека. Рив привел меня в мою каюту и первым делом отключил связь с Рэем, он уже прекрасно знал, как это делать. А потом сказал мне шепотом:

– Вик, я хочу отблагодарить Рэя и сказать ему, что я стал почти что новым человеком.

– Ну а что тогда смущаешься, скажи сразу, зачем откладывать.

– Я сначала хочу привести себя в порядок.

Он надел на себя рубашку, тщательно заправил ее в брюки и попросил у меня:

– Вик, причеши меня так, как у вас причесываются.

– Это будет для тебя неестественно. Ты же предпочитаешь ходить нечесаным.

– Только не сейчас.

– Ну ладно, иди сюда и садись на кровать.

Я достал расческу, несколько раз провел ему по волосам:

– Нет, Рив, у тебя волосы длинноватые, и к тому же двухцветные.

– Двухцветные?

– Иди к зеркалу и посмотри повнимательнее.

Рив тут же вскочил, подлетел к зеркалу и, встав к нему вплотную, принялся внимательно рассматривать свои волосы, потом снова повернулся ко мне:

– Да, действительно. Вообще-то, я слышал, что такое иногда бывает, после большого нервного потрясения.

– Что-что, а потрясений у тебя было достаточно, досталось тогда крепко, не по годам.

– И у меня будут волосы, как у старика... Ну и пусть, так даже интереснее. Вик, а ты можешь меня постричь?

– Этим делом на "Игле" занимается Рэй и, надо сказать, профессионально. Но вообще-то, если так хочешь...

– Хочу.

– Тогда снимай рубашку и тащи сюда свою простыню, ее и без того уже пора менять.

– Пять секунд, - сказал Рив и скрылся. Он уже перенял от нас поговорки, связанные с земной системой времени.

В шкафу я видел еще от Рикста оставшиеся ножницы. Они оказались подходящими для такого дела, как стрижка, практически незатупляющиеся моноатомные (как и у раскрывающихся ножей) лезвия. Такими можно резать и тончайшую пленку, и металл, даже билитовое волокно, но тогда они быстро тупятся. Рив вернулся с простынею и где-то прихваченным табуретом. Поставил табурет перед зеркалом, тут же сбросил с себя рубашку и, кинув мне простыню, сел на табурет.

– Не знаю даже, как тебя стричь, - сказал я, пощелкивая ножницами.

– А очень просто. Срежь все волосы кроме бесцветных, а потом можно и подравнять.

– Ну, хорошо, пусть будет так.

Я принялся за работу и довольно быстро срезал у него все пепельно-серые волосы, которые клочьями падали на пол. Рив несколько раз ойкал и вздрагивал, на что я неизменно отвечал:

– Не дергайся, а то уши обрежу.

– А я Рэя попрошу, он мне новые вырастит.

– Я тогда попрошу, чтобы вырастил как у осла.