— Да, в Москве зимы суровые, — кивнул на это Ваплахов и слегка побледнел, вспомнив столицу.

— Только давай в один карман положим папиросы, — продолжал Добрынин, — а во второй — пачку печенья «На посту». Он это печенье любит.

— А где его взять?

— Ага! — усмехнулся Добрынин. — Я еще в Соликамске купил, в буфете.

За обедом он поговорил с товарищем Сазоновой — аккуратной до строгости старушкой, работавшей раньше директором местной школы. Идею она поддержала, особенно когда услышала, что в Кремле плохо топят зимой и у товарища Тверина шинель слишком большого размера.

— Только обязательно напишите там обратный адрес наших мастерских, — сказала она.

Вечером, выбрав шинель подобротнее, Ваплахов и Добрынин зашили в ее карманы папиросы и пачку печенья, потом связали ее плотно, запаковали в серую бумагу и написали на пакете: «Москва, Кремль, товарищу Тверину». Потом внизу, под адресом, провели черту и поставили обратный адрес шинельных мастерских.

Старичок-приемщик на почте крутил носом, пока ему не подсунули под самые толстолинзные очки обозначенный на пакете адрес.

Прочитав, он встрепенулся, стал извиняться и тут же засел за телефон, чтобы выяснить, как можно побыстрее эту посылку в Москву отправить.

— Вы идите, — проговорил он мимо трубки Добрынину и Ваплахову. — Вам завтра на работу, а я все сделаю… Обещаю!

Счастливые, урку-емец и Добрынин вернулись в свой домик.

Добрынин, вместе со счастьем ощутивший внезапно сильный прилив усталости, разулся и лег на свою кровать. Лег на спину и тут же захрапел.

Ваплахов пронаблюдал это, словно какое-то чудо. Подошел на цыпочках к своей кровати. Разделся и, придерживая руками край сетки под матрацом — чтоб не дребезжала, тоже лег.

Он и не знал, ложась, что через несколько минут увидит замечательный сон про товарища Тверина.

Ночью, когда Добрынин и Ваплахов крепко спали, раздался негромкий, но настойчивый стук в окно.

Добрынин поднялся, потер глаза, зажег свечу и, выйдя в коридор, открыл дверь на улицу.

Перед ним стояли двое военных: солдат и офицер. Их лица были знакомы народному контролеру. Но голова после резкого пробуждения гудела, и соображать ему было трудновато.

Младший лейтенант, глядя на припухшего со сна Добрынина, улыбался.

— Вы извините, что разбудили, — проговорил он. — Просто хотелось поделиться радостью… Полчаса назад пришло сообщение о победе…

— О победе? — переспросил Добрынин удивленно. Значит, мы победили!..

Улыбка появилась на его заспанном лице.

— Неплохо было бы отметить… — снова заговорил офицер.

И он поиграл зеленой флягой, которую держал в правой руке. Во фляге, переливаясь, забулькала жидкость.

Минут через десять они уже сидели за столом вместе с разбуженным Ваплаховым. Кроме фляги спирта военные принесли полбуханки хлеба.

Посередине стола горела свеча, и отражение ее огонька в оконном стекле как бы добавляло освещения.

Разлили спирт по кружкам, нарезали хлеба, Добрынин добавил в солонку соли.

— Ну, за победу! — сказал младший лейтенант. Выпили. Заели хлебом с солью.

— Теперь начнется совсем другая жизнь, да, Солдаткин? — младший лейтенант посмотрел на своего солдата-шофера.

— Так точно, — ответил солдат.

— Вернешься домой, женишься, нарожает тебе жена кучу детей, и никакой больше войны, один созидательный труд, да? — все еще глядя на Солдаткина, спросил офицер.

— Так точно, — ответил тот.

— А у вас есть дети? — офицер перевел взгляд на Добрынина.

— Есть, — народный контролер кивнул. — Двое… нет, трое теперь… Дарьюшка, Петька и Григорий.

— За их счастливое будущее! — снова подняв кружку, сказал офицер. Выпили.

— А у вас есть дети? — пожевав хлеба, офицер обратился к Ваплахову.

— Нет.

— А у меня двое, — сообщил младший лейтенант. — В эвакуации сейчас, в Сибири… Но скоро я их увижу!

Урку-емец задумался, и стало ему печально, ведь задумался он о том, что у этого молодого офицера есть двое детей, а у него, уже седого, но еще полного сил мужчины, ни одного.

Добрынин тем временем уже окончательно проснулся и еще не совсем захмелел, и поэтому мыслил серьезно, несмотря на крепость спирта.

— А у вас в части радиостанция есть? — спросил он офицера.

— Конечно, — ответил тот.

— И с Москвой связаться можно?

— Можно. Только надо разрешение майора Андросова.

— Раз война кончилась, мне надо в Кремль радиограмму послать, чтобы меня в Москву отозвали…

— Это нетрудно, — офицер махнул рукой. — Вот посидим еще немного и поедем вместе в часть, там все сделают.