На улице, в свете, падающем из окон часовни, Зайрем осторожно промыл гноящиеся глаза нескольким детям. Вдруг к нему подошла старушка и пожаловалась на боль в спине, но как только Зайрем прикоснулся к ней, женщина объявила, что ей стало лучше. Наверное, так оно и было.

Шелл, играя на деревянной дудочке, смотрел, как его друг медленно входит во двор часовни. Перед этим Зайрем искупался в реке, и капли воды блестели в его волосах.

– Да, - сказал он, усаживаясь рядом с Шеллом под деревом.
– Да.

– Хотел бы я заболеть, - вдруг неожиданно, как всегда, заговорил Шелл.

Зайрем вздохнул и закрыл глаза.

– Я готов проспать три ночи за одну такую, - сказал он, словно не слыша.

В этот момент в воротах часовни возникла какая-то суета, послышалась женская брань. За стеной стихло пение - деревенские женщины сыпали проклятиями. Пастухи, готовившие мясо, попятились от костра. Монахи в изумлении уставились на ворота.

И было от чего; во двор вошла женщина. Она была одета в малиновое платье, на шее ее сверкало ожерелье белой эмали, на запястьях звенели стеклянные браслеты - красные, зеленые, бледно-лиловые, а на лодыжках блестело золото. Ее волосы цвета начищенной бронзы вились, словно руно молодого барашка, и доходили ей до пояса. Она была такой же смугло-коричневой и стройной, как все деревенские женщины, но намного красивее их. В ушах ее сверкали серебряные серьги, которые слегка покачивались в такт движениям. Ее нарумяненное лицо напоминало утреннюю зарю, а сильно накрашенные глаза казались черными. Никто не пытался остановить ее, хотя и во дворе, и за стеной не стихали крики.

Женщина взглянула на молодых братьев, разглядывавших ее, не отрываясь, и вступила в неровный круг света костра, покачивая бедрами. Пламя высветило ее фигуру, обрисовав сквозь тонкие одежды грудь - тут было на что посмотреть.

– Я продаюсь, - заявила она.
– Кто хочет меня купить?

Ей ответило гробовое молчание, несмотря на то что пастухи и мужчины, стоящие в воротах, были людьми дикими и необузданными. Кровь прилила к лицам одних братьев, другие, наоборот, побледнели, беспокойно ерзая. Глаза монахов горели огнем, и блики костра здесь были ни при чем.

– Смотрите, - сказала блудница, демонстрируя свое тело.
– Мне, как и храму, тоже воздаются почести и дарят богатые подарки.
– Она направилась к молодым монахам. Они почувствовали аромат ее платья, непохожий на запахи храма.
– Ax, - произнесла она, - какая жалость! Я думала, братья даруют мне благословение. Я думала, что они целители и излечат меня от ран, которые нанесли мне деревенские мужланы, когда я спала с ними. Взгляните, все монахи, несмотря на свою святость, боятся прикасаться ко мне. Одно прикосновение рождает страсть.

Кто-то вскочил на ноги и закричал. Это был Беяш, толстый молодой монах с серьгой в ухе:

– Ты назвала себя продажной - продажная тварь ты и есть.

– Конечно, - улыбнулась женщина.
– Я всегда говорю правду.

– Тогда убирайся вон, потаскушка, - торжественно объявил Беяш. Его лицо и губы дрожали; он торопливо хватал ртом воздух и пожирал женщину глазами. Дыхание его стало прерывистым, учащенным.
– Ты оскверняешь святой двор.

– Нет, нет, - возразила блудница.
– Я пришла сюда, чтобы вылечиться. Платье медленно соскользнуло с ее плеча, обнажив гладкую кожу и грешную грудь, зрелую пышность которой подпортил синяк - фиолетовое пятно, похожее на следы зубов.

– Посмотрите, как со мной обращаются, - продолжала она.
– Сжальтесь! Разве вы не вотрете мне свою целебную мазь, разве не излечите прикосновением святых пальцев?

Глаза Беяша утонули в складках жира.

Блудница засмеялась:

– Ну ладно... Я слышала, среди вас есть кое-кто подобрее, чем ты. Все говорят о темноволосом юноше, стройном и прекрасном, словно тень новорожденной луны. Его я и буду умолять. Уж он-то позаботится обо мне.

Блудница давно уже приметила Зайрема, сидящего под деревом, и теперь не спускала с него глаз. Приблизившись к нему, женщина встала рядом, а потом опустилась перед ним на колени и встряхнула прекрасными волосами.

– В самом деле, - промурлыкала она, - говорят, что одно твое прикосновение может излечить несчастного. Давай проверим.
– Она взяла руку Зайрема и положила себе на грудь.
– Ах, возлюбленный, - выдохнула она, - мужчины приносят мне золото, но я готова сама заплатить, лишь бы лечь с тобой. Одно то, что ты будешь рядом, развеет мои греховные помыслы. Твои глаза безмятежны, словно заводь в сумерках, но сам ты дрожишь. Трепещи же, трепещи, мой возлюбленный!..

Зайрем убрал руку. Что-то ужасное и опустошительное промелькнуло в его глазах - блудница не смогла рассмотреть, что это тоска.

– Ты слишком красива, чтобы так жить.
– тихо сказал Зайрем.
– Какой бес завлек тебя в эту пучину?

– Бес, зовущийся мужчиной, - ответила она.
– Пойдем. Измени меня.

– Ты должна измениться сама. В этом никто тебе не поможет...

– Как будет угодно моему господину.
– Блудница наклонилась к Зайрему и прошептала:

– Двести шагов к югу, за деревней, где у старого колодца растут тополя. Там мой дом. Я поставлю лампу на подоконник и буду ждать тебя. Не приноси мне даров - только свою красоту и тело.