Немного успокоившись, Зайрем направился к часовне. Он так и не нашел Шелла и надеялся, что не встретит его: ведь Шелл был главным персонажем его сна, и Зайрем не знал, сможет ли он теперь честно посмотреть другу в глаза. Стыд, который отшельники насадили в нем, дал всходы и расцвел буйным цветом.

Молодой монах подошел к деревне и понял, что не ушел от своего позора.

На улице, у ворот часовни, толпились молодые монахи и слуги, приехавшие с ними. Их окружили жители деревни. На их лицах любопытство смешалось со страхом и нетерпением, словно они ждали чего-то необыкновенного. Перед толпой, на тропинке, стоял писарь, у которого хранился список всех подношений, дарованных храму. Писарь заламывал руки и тряс в воздухе кулаками. В глазах его было отчаяние. Беяш, стоя неподалеку, разговаривал с братьями, но, увидев приближающегося Зайрема, замолчал. Лицо Беяша, как и лица сельчан, выражало нетерпение и испуг.

Первым заговорил рыжеволосый монах. Он был на год старше остальных и поэтому считал, что несет ответственность за всех остальных ему охотно и льстиво вторил Беяш.

– Зайрем, - окликнул юношу рыжеволосый, - здесь творится что-то странное. Из повозки с дарами украли одну вещицу.

Зайрем остановился. Он застыл посреди улицы, с недоумением уставившись на своих товарищей.

– Всем хорошо известно, - продолжал старший брат, - что даже разбойники в этих набожных землях почитают богов и не смеют красть у храма. Как ты думаешь, кто мог совершить это богохульство?

Зайрем не проронил ни слова. Теперь он вдруг почувствовал камень на своей шее, веревки, связывающие его руки, и запах львов ударил ему в ноздри.

– Он не ответит, - сказал Беяш.

– Тогда пусть говорит писарь, - провозгласил рыжий брат.

Писарь уронил голову на грудь.

– Не трясись, - подбодрил его Беяш.
– Твой долг быть искренним и духовно преданным своей семье, отцу и благочестивой сестре. Скажи им все, что знаешь.

– Я...
– начал писарь. Потом он с мольбой оглядел окружающих, стараясь не замечать Зайрема, закрыл глаза и выпалил:

– Я проснулся и наблюдал за входом в повозку, на которую складывали подношения. Человек схватки серебряную чашу - одно из подношений, и убежал. Я решил проследить за ним - но боялся выдать себя и поэтому не догнал. Этот человек - без сомнения, один из наших братьев - вышел из деревни и направился на запад, по тропинке к старому колодцу. Там есть дом. Я слышал, в нем живет распутная женщина. Около дома его встретил другой мужчина Эти двое обнимались и целовали друг друга в губы Целовались они долго. Вдруг свет из окна упал на них, и я увидел, что у одного волосы желтые, как у лисы, а у другого темные. Потом черноволосый постучал в окно и распутная женщина, открыв дверь, впустила их.

– Успокойся, - пробормотал Беяш, похлопав писца по плечу.
– Я доскажу остальное. Этот бедняга прибежал ко мне и рассказал все, что видел. И хотя я знаю этого человека как добродетельного и набожного, я усомнился в том, что услышал, - скажите, разве я не прав? В панике, не разбудив никого - слишком велико оказалось мое смятение, - я попросил писаря проводить меня к дому грешницы. Приблизившись, мы оба - писарь и я - увидели двух юношей, которые вышли из дома и, смеясь, направились к холму среди оливковых зарослей. К своему ужасу и горю, я узнал обоих. Мы пошли за ними - писарь и я. И мы увидели - сжальтесь над нами, могущественные боги!
– что эти двое, не насытившись женщиной, возлегли друг с другом и свершили мерзостный акт.

Сухой шелест прокатился среди односельчан.

– Ты уверен в этом?
– сурово осведомился рыжий монах, находчивый, словно какой-нибудь балаганщик.

– Увы, - горестно вздохнул Беяш, пряча глаза.
– Они оба вздымались и опадали, словно волна, набегающая на берег, пока не замерли в экстазе и не упали без движения.

– Их имена?
– вскричал рыжий.

– Зайрем и Шелл.

Внимательные монахи и жители деревни заметили, что Зайрем, с безразличием внимавший рассказу убийцы, вдруг побелел, как кость.

– Что ты скажешь на это?
– закричал рыжий монах.

– Ничего, - ответил Зайрем. Но его едва различимые юношеские морщинки вдруг стали глубже, лицо словно раскололось на куски.

– Где твой приятель Шелл?

Но Зайрем сказал все, что хотел, и замолчал.

– Наверное, нам надо послать за блудницей и спросить у нее, что она знает.

Сразу же группа сельчан сорвалась с места. Добравшись до дома распутницы, они стали колотить в дверь дома и, не получив ответа, вошли без спроса. Женщина была мертва. Несмотря на грубое отношение к ней, многие считали, что она весьма привлекательна и даже полезна. Ее смерть совсем не обрадовала сельчан. Они ничего плохого не видели в том, чтобы накопить денег, а потом потратить их на хорошенькую блудницу - ведь та не разрешала даже прикоснуться к ее груди, пока ей не принесут три куска серебра. А эти монахи, давшие обет безбрачия, украли подношения богам, да еще и убили женщину. В сердцах мужчин вспыхнули гнев и ревность. Они поверили в то, что убийство совершили Зайрем и Шелл.

А Зайрем молчал. Ни Шелл, ни серебряная чаща с алмазами не объявились. Теперь ни монахи, ни селяне не сомневались истинности рассказанного. И даже те, чьих детей вылечил молодой целитель, подходили и плевали в него. И старуха сказала, что боль в спине снова вернулась, и прокляла Зайрема.

***

А где же был Шелл?

Симму, девушка, в эту ночь ставшая женщиной, проснулась за час до рассвета. Она приподнялась и, любуясь по-детски невинным прекрасным лицом своего возлюбленного, нежно коснулась кончиком языка его век, длинных и темных, словно нарисованных, ресниц, скрывавшихся в тени. Чем больше она смотрела, тем больше ее переполняли радость и восторг, теперь ей уже никто не был нужен, чтобы разделить ее чувства. Она ушла в гущу деревьев, чтобы в одиночестве упиваться своей радостью.