– Спроси его, Мирчо, есть ли в округе немцы, а если есть, то где и много ли... Заметь, немцы, а не венгры...

Джанич вынул из рук хозяина дома газету, силой посадил его на лавку, тихо и строго спросил:

– Как зовут?

– Милан, - невнятно пробормотал тот.
– Милан Стуковский...

Джанич проследил за взглядом Милана. Хозяин смотрел в пол.

– Где семья?

Стуковский вдруг сжался и жалобно взглянул на разведчика.

– Немцы, что ли, убили?
– спросил Джанич.

– Нет. Ушли...
– опять невнятно пробормотал Стуковский.

– А ты что же?

– Дом...

– Ясно... Дом побоялся оставить. А где же другие люди с хутора?

– Ушли...

– Немцы рядом есть?

– Нет.

Милан смотрел мимо Джанича. Чуть выше и в сторону. Лицо его казалось бледным.

Одет Стуковский был хорошо, в добротную кожаную куртку, яловые сапоги. Весь внешний вид его говорил о достатке.

"Может быть, не успел переодеться?
– подумалось Седому.
– Поздно нас обнаружил".

Он не верил Стуковскому. Дом на горе - прекрасный наблюдательный пункт на все четыре стороны. Настораживало отсутствие людей. Мертвая зона. И один дом, один человек. Живет, словно и войны нет.

Долгинцов приказал тщательно обыскать дом и сараюшку.

Телефон обнаружил Гайда. В подполье, в стене, оказалась ниша, искусно замаскированная фанерой.

Стуковского спустили в подпол и показали находку. Он весь обмяк и рухнул на колени.

Допрос повел Джанич.

– Кличка?

– Отшельник.

– С кем связь, конкретно фамилию, должность...

– Оберштурмбаннфюрер Гельмут Хёниш, комендант, все немцы, что в округе, под его командованием.

Это был уже мертвый человек. Чрезвычайная бледность покрывала его лицо, ввалившиеся глаза закрыты, их бил нервный тик. Отвечал он громко, монотонно, словно читал давно заученную молитву.

– Что ты должен сообщать им по телефону?

– Ваше появление, количество людей, вооружение, приметы.

– И что же? Были русские?

– Были...
– прошептал Стуковский.

Гайда переводил Седому допрос. Капитан вздрогнул.

– Сколько?!
– крикнул он.
– Сколько их было?

Стуковский бормотал что-то несвязное, переходил на шепот. Казалось, что он вот-вот потеряет сознание.

– Он говорит, товарищ капитан, что русские были трижды... три группы, и он обо всех сообщил немцам...

Вот почему молчал эфир. Они приходили сюда обогреться, может быть, поесть горячего, отдохнуть перед дальним и трудным поиском. Узнать от этого человека о дислокации немцев. А он хладнокровно звонил в гитлеровский штаб и сообщал даже приметы разведчиков.

Он и встречал их, наверное, в холщовой поддеве и в лаптях. Бедняк, оставшийся сторожить кулацкий дом, вот за кого он себя выдавал. А сейчас не успел навести маскарад.

У Седого было такое чувство, словно ему жгли руки. Они тянулись к пистолету. Ему хотелось самому всадить в эту мразь все девять пуль именного вальтера.

– Кого знаешь в комендатуре?
– продолжал допрос Джанич.

– Абер... гауптман Зигфрид Рутт... Обер-лейтенант Кройш - командир роты охранения...

– Где склад?
– в упор спросил Джанич.

– В Черной пещере... Но я сам его не видел...

– Четник?

– Да... Расстреляйте меня быстро... Я больше не могу...

Джанич жестко и неожиданно спросил:

– Какой район в округе местные жители называют "Раем"? И давно ли?

– Долину, которая у Черной пещеры. Давно... Ее так называл еще мой дед...

– Так просто...
– пробормотал Седой, - не может быть...

Он был разочарован. Это было непохоже на немцев.

– Спроси его, много ли немцев охраняет Черную пещеру.

Стуковский помотал головой, спазм перехватил горло, потом вымолвил:

– Не знаю...

– Он просто связник и осведомитель, товарищ капитан, и, конечно, мало что знает...
– сказал Джанич.
– Я его расстреляю сам, потому что он мой югославский фашист...

Все правильно, Мирчо, хотелось сказать Седому, фашисты везде фашисты. Ему приходилось видеть разных фашистов - и литовцев, и поляков, и фанатов бендеровцев. И всюду за ними стояли жестокость, насилие, подлость и смерть.