— Кто там? — с тревогой спросила она.

— Ма, это я! — громко прошептал Кирилл. — Дома тихо? Нету никого?

Через секунду мать уже изо всех сил обнимала его и мочила щеку слезами.

— Сынок… а я думаю, куда ты подевался?.. — всхлипывала она. — Солдаты за тобой приходили. По пять раз на день спрашивали, где ты. А я подумала, случилось чего-то…

— Ничего не случилось. Ерунда все, потом расскажу.

— Ну скажи… скажи, что натворил? Я — мать, я пойму. Я от тюрьмы тебя спрячу.

— Да какая тюрьма! — почти разозлился Кирилл. — Запомни: ничего плохого я не делал. Подставили меня — вот что!

— А я гляжу, — продолжала плакать мать, — и денег нет в шкафу. Пропал, думаю, убежал совсем. Кирилл похолодел.

— Ты… смотрела? Ты уже знаешь, что денег нет?

— Да бес с ними, с деньгами, — отмахнулась мать. — Обойдемся, новых заработаем. Ну пойдем. Пойдем в дом, накормлю.

— Не, мам, в дом не пойду. Некогда. Я так зашел.

— Как это — так? — всплеснула руками мать. — Да куда я тебя теперь отпущу?

— Не могу, честное слово. Слышь, ма, я еще побуду некоторое время… кое-где. Недалеко тут. Так надо. Дела у меня. Ты, главное, ничего не бойся и никого не слушай.

— Я с ума сойду.

— Да брось… Не говори никому, что я приходил. Отцу, может, только. Главное, я живой, здоровый, и… И все будет хорошо. А сейчас побегу, меня Машка ждет.

— Ты с Машей? — как и следовало ожидать, имя Машки подействовало лучше валерьянки. Мать сразу стала спокойней.

— Ага, с Машкой, — подтвердил Кирилл. — Я присмотреть за ней должен. Что б не обидел никто, понимаешь?

Мать лишь сокрушенно покачала головой.

— Возьми хоть покушать, — сказала она. — Я сала достану, яичек отварю. И курточку какую-нибудь— ночь-то холодная.

— Да нет, не надо ничего. Ну, свитер принеси только. И еще сигарет — возьми там у бати.

Мать не хотела его отпускать и пришлось вырываться чуть ли не силой. Она все же окликнула вдогонку:

— Кирюша! Скажи честно: не убил, не ограбил?

— Нет, — помотал головой Кирилл. — Честное слово. Когда он вернулся на опушку к капсуле, там еще никого не было. Машка с Хрящем появились только через полчаса.

— Ну как, поставили? — поинтересовался Кирилл.

— Ага, работает, — ответил Хрящ, разгоряченный после ночного рейда на кладбище.

— И еще, — добавила Машка. — Мы, кажется, нашли капсулу.

Зарыбинцы уже привыкли к постоянному присутствию военных на улицах и не обращали на это особого внимания. Старый алкоголик Мендельсон даже извлек из подобного положения выгоду: частенько, нацепив на рубашку полдюжины значков и медалек победителей каких-то соревнований и участников различных конференций, он останавливался перед патрулем и жалобно говорил:

— Братишки! Солдатики! Не пожалейте рубля для ветерана…

Бывало, ему везло. Но одного не могли горожане добиться от бойцов: точного ответа на вопрос, зачем те вошли в город. Пятнистые «стрепеты» крепко держали язык за зубами, и городу оставалось только питаться причудливыми слухами.

Пасмурным утром, вскоре после заварухи у дома Машки Дерезуевой, размеренные будни местной молодежи прервало одно небольшое, но своеобразное событие. Накануне ночью Коля Веточкин, сорокалетний грузчик с лесоторговой базы, напился вусмерть и уснул с расстегнутыми настежь штанами прямо под памятником героям-трактористам.

К памятнику тут же потянулись большие и малые группы зрителей — как вполне взрослые парни, так и юные школьники. Да и школьницы тоже заходили. Все с интересом разглядывали то, что вывалилось из ширинки Коли Веточкина, бурно обсуждая и комментируя ситуацию. И еще ждали, когда тот проснется и какая у него при этом будет физиономия. Вызывать милицию никто, понятное дело, не торопился.

Наконец кто-то из сердобольных мужиков сочувственно вздохнул.

— У него брат тут рядом работает, Санька. Надо б сказать…

Побежали за братом Санькой в столовую, где тот числился разнорабочим. Брат явился почти немедленно, вытирая руки о жирный заляпанный фартук. И с неожиданным злорадством расхохотался:

— А-а, попался! Теперь я тоже ему так сделаю.

— Что ты ему сделаешь? — удивились мужики.

— Не знаю… Как он мне сделал. Я раз тоже уснул в —гараже, так он мне штаны и рубаху скобами к полу прибил. Мне на работу вставать — а не могу. Думал, парализовало, чуть с ума не сошел. Щас я ему тоже сделаю…