Я с удивлением посмотрела на него и пошла за подковами – они висели на костыле в другом конце веранды.

– Поверишь, я здорово играл в них, – сказал он, отходя к линии подачи. – Твой папа и я, мы считались лучшими стрелками во всем Грэйт Фейс, когда были еще мальчишками.

Мы стали кидать, и первый раунд выиграл дядя Хэммер. Второй раунд я начала с роскошного броска, и подкова, пролетев со свистом, накрепко села на наковальню. Дядя Хэммер взялся за свою подкову, но не кинул ее.

– Кэсси, в этот раз со дня моего приезда ты что-то совсем мало со мной разговаривала.

Он сказал сущую правду. Я обернулась к нему, но, заметив, что он смотрит на меня в упор, тут же отвела взгляд. Я и не собиралась долго с ним разговаривать. Мало того, старалась вовсе не попадаться ему на глаза, потому как мне совсем не хотелось еще раз столкнуться с его гневом. Я не была дурочкой – единственное мое достоинство.

– Твой папа сказал мне, ему кажется, ты на меня за что-то злишься. Это правда?

Я не сводила глаз с подковы, которую так удачно бросила, и ничего не ответила.

– Кэсси!

Я боялась, дядя Хэммер услышит, как у меня стучит сердце.

– Девонька, поверь, тебе нечего меня бояться. – Он замолчал, ласково глядя на меня, я снова отвела глаза. – Сам знаю, со мной нелегко иметь дело. Иногда я, наверное, бываю слишком груб с вами. Но ты же сама знаешь, я никогда тебя не обижу и не скажу ничего, если не уверен, что так надо. Ты веришь мне?

Он терпеливо ждал от меня ответа.

– Д-да, сэр.

Дядя Хэммер глянул на свою подкову и бросил ее. Она легла точно поверх моей. Он заговорил снова, не поворачиваясь ко мне:

– У меня же нет своих детей. Может, никогда и не будет. Но даже если бы были, все равно я бы любил вас – тебя, Кристофера-Джона, Малыша и Стейси – не меньше, чем их. И раз навсегда запомните: если я могу хоть чем-нибудь быть вам полезным, я все на свете для вас сделаю. Все! Потому что вы… вы мне как родные дети…

Мы оба смотрели только на наковальню, а не друг на друга. Мне захотелось крепко обнять дядю Хэммера, но у нас с ним были другие отношения. Мы обнимались, когда он приезжал и когда уезжал. А обниматься с ним в другое время, ну хотя бы сейчас, было как-то неловко. Вместо этого сначала я бросила подкову, потом он.

После обеда папа и дядя Хэммер собрались уезжать. Ба почти все утро жарила для них цыплят и пекла полукруглые пироги со сладкой картошкой. Положив все в железные коробки для завтраков, она отнесла их в машину и с осторожностью опустила на заднее сиденье. Вернувшись, она застала меня и мальчиков вместе с дядей Хэммером и мистером Моррисоном у сарая. Скоро из дома вышли мама с папой, и мы начали прощаться. Дядя Хэммер пожал руку мистеру Моррисону и обнял нас. Потом аккуратно сложил свой пиджак и, повесив его на спинку переднего сиденья, точно посередине, сам сел в машину. Папа тоже обнял нас всех по очереди, поцеловал в последний раз маму и последовал за дядей Хэммером. Но когда он еще не успел закрыть дверцу машины, Малыш с глазами, полными слез, Ухватился за его руку.

– Папа-па, ты обязательно должен уезжать?

Каждый год задавался один и тот же вопрос, каждый год папа объяснял все сначала.

Он ласково посмотрел на Малыша, потом взял его маленькое личико в свои огромные, загрубевшие руки и сказал:

– На этот раз, сынок, боюсь, что должен, иначе нам не удастся заплатить налоги и сохранить нашу землю. Ты а сам знаешь, что я не хочу уезжать, верно? (Малыш кивнул.) У нас у всех есть свое дело. Мое дело – вернуться на железную дорогу и получить там работу, чтобы заработать денег. А твое дело – расти сильным и помогать здесь маме, бабушке и мистеру Моррисону, пока меня нет. Я очень рассчитываю на твою помощь… Как ты думаешь, справишься?

Стараясь подавить всхлипывания, Малыш ответил, что справится. Тогда папа крепко обнял его, грустно улыбнулся нам всем и, помахав, закрыл дверцу машины.

– Берегите себя! – крикнула Ба вдогонку «форду». – Езжайте поосторожней!

Прежде чем машина выехала на дорогу, Малыш кинулся по подъездной дорожке к конюшне, чтобы скрыть слезы. Мама побежала было за ним, но мистер Моррисон удержал ее.

– Позвольте мне, миссис Логан, – сказал он.

Когда мистер Моррисон поспешил к подъездной дорожке, Ба тоже пошла медленно-медленно: с отъездом сыновей словно лопнула пружина в ее походке. У дороги остались только мама, Стейси, Кристофер-Джон и я; мы смотрели вслед машине, пока она не исчезла из глаз. Потом дали осесть на землю клубам красной пыли и побрели через луг к дому, а где-то далеко-далеко все еще слышалось уже совсем слабо фырчание фордовского мотора. Да, папа и дядя Хэммер уехали. Вернутся они не скоро, очень не скоро.

– Я собираюсь идти голосовать, – объявила тетушка Ли Энни в один дождливый вечер в середине апреля, сидя перед огнем со мной и с Ба и дошивая лоскутное одеяло, которое она начала еще зимой.

Ба пристально посмотрела на свою старую приятельницу.

– Что ты сказала?

– Разве ты не расслышала? Я сказала, что собираюсь идти голосовать.

Ба ловко разгладила лоскуток, который служил когда-то штанами Малышу, так, что не осталось ни одной складочки.

– О господи, Энни, никак, на старости лет ты вдруг поглупела?