Шрифт:
Симэнь Цин достал привезенный Лайваном раскрой ханчжоуской парчи, на ярко-красном поле которой красовались пестрые драконы и змеи. Для пошива халатов не хватало двух кусков особого черного холста и двух полотнищ легкого красного шелка. Симэнь посылал слуг купить, но те обошли все лавки и не нашли.
– У меня есть раскрой на халаты, – сказала, наконец, Пинъэр. – Я пойду посмотрю.
Симэнь Цин поднялся вместе с ней в терем. Пинъэр вынула раскрой – два полотнища легкого красного шелка и два куска черного холста, расшитые пестрыми драконами и змеями с золотой тесьмой по кайме. Их выделка и расцветка во много раз превосходили ханчжоуские изделия, что привело Симэнь Цина в неописуемый восторг. [387]
387
В оригинале этот эпизод гласит:
«Покончив с Сун Хуэйлянь, Симэнь отвесил триста лянов серебра и золота для выделки подарков ко дню рождения императорского наставника Цая и нанял ювелира Гу с артелью мастеров. Они расположились на крытой терассе и занялись изготовлением набора из четырех статуэток, высотой в один чи каждая. Серебряные фигурки изображали подношение символов процветания и долгой жизни. Тут же сверкали два кувшина с отлитыми из золота знаками многолетия, стояло два набора нефритовых чарок, изваянных в форме персиковых цветков. Не прошло и полмесяца, как ювелирные работы были полностью закончены.
Симэнь достал привезенный Лайваном раскрой ханчжоуской парчи, расшитой драконами и змеями. Для пошива халатов не хватало двух полотнищ особого черного холста. Симэнь посылал слуг купить, но те обошли все лавки и не нашли ничего подходящего. Пришлось довольствоваться тем, что было.» (Ср. примеч. к гл. XV).
Подарки упаковали, и Лайбао с приказчиком У двадцать восьмого числа в пятой луне снова отправились в Восточную столицу, но не о том пойдет речь.
Прошло двое суток и наступил первый день шестой луны, а с ним период летней жары. [388]
Да,
К исходу лета – зной палящий,К концу зимы – хлад леденящий. [389]Жара стояла такая, что к полудню солнце напоминало висящий в воздухе огромный зонт. В небе не было ни облачка. Вот когда, действительно, плавятся камни и металлы.
388
Период летней жары. В китайском тексте говорится о трех самых жарких и душных декадах лета, получивших названия «футянь» – «давящее небо». Это время отличает большая влажность воздуха, вызванная непрерывными дождями.
389
Буквально здесь говорится о том, что сезон «Большая жара» (по григорианскому календарю соответствует интервалу от 24 июля до 7 августа) не выходит за пределы шестого и седьмого месяцев, обозначенных циклическими знаками «вэй» и «шэнь», а сезон «Большой холод» (по григорианскому календарю соответствует интервалу от 20 января до 3 февраля) не выходит за пределы двенадцатого и первого месяцев, обозначенных знаками «чоу» и «инь». В основе параллелизма этих диаметрально противоположных сезонов лежит и нумерологическая закономерность – равенство сумм от сложения нумеров спаренных месяцев: 6+7=13=12+1.
Вот строки, сложенные в народе о такой жаре:
Повелитель бьет горящего дракона, [390] Облака, как кровью налиты,Колесница солнца [391] в центре небосклона,Воздух раскален до красноты.Пять священных гор [392] стоят в дыму и гари,Волн владыка [393] реки осушил.Ах, когда осенний ветер нас одаритЛасковым приливом свежих сил?!390
Повелитель жары – бог огня, юга и лета в древнекитайской мифологии, по имени Чжужун. Дракон огня, Огненный дракон – дракон, тело которого пышет жаром.
В стихах поэта Х в. Ван Гу говорится: «Чжужун с юга пришел и бичует дракона огня, сверкают языки пламени, докрасна раскалено небо». Именно эти строки и позаимствовал у своего предшественника автор романа «Цзинь, Пин, Мэй».
391
Китайцы представляли солнце в виде огромного огненного колеса, катящегося по небу. Образ этот также позаимствован из стихотворения Ван Гу.
392
Пять гор – пять наиболее высоких и священных гор древнего Китая: Тайшань – на востоке, Хуашань – на западе, Хошань – на юге, Хэншань – на севере и Суншань – в центре страны, в провинции Хэнань.
393
Имеется в виду одно из водяных божеств Ян-хоу – князь Ян, будто бы реальный древний удельный князь, совершивший преступление и в отчаянии бросившийся в воды реки. Его дух потом стал почитаться в качестве божества волн.
В нашем мире, скажу я вам, три сословия людей жары боятся и три не боятся. Кто же боится жары?
Во-первых, крестьянин. Каждый день спешит он на свой клочок земли, в поле. То за плугом идет, то с лопатой трудится. Тут то летние, а то уже осенние налоги подоспели, а уж там, что осталось, в амбар засыпай. А настанет зной – горит поле без дождя, и сердце землепашца будто огнем палит.
Во-вторых, купец, гость торговый. Из года в год скитается по свету. Торгует яркими шелками и цветастыми холстами, воском и чаем. На плечах у него тяжелая ноша, руки стерты от перегруженной тележки. Мучит его голод и жажда, потом обливается – одежду хоть выжимай, но не уготовано ему ни вершка прохладной тени. Да, в самом деле, тяжко ему в пути!
В-третьих, воин пограничный. На голове у него тяжелый шлем, заковано тело в железные латы. Жажду утоляет кровью с меча, усталость отгоняет, прикорнув в седле. Годы проводит в сраженьях, вернуться не может домой. Весь в грязи и во вшах, язвы смердят, кровоточат раны. На теле живого места не найдешь.
Вот три сословия, которые жары боятся.
А вот другие три сословия, которые жары не страшатся.
Во-первых, придворные сановники. У них дворцы среди прудов, беседки на ветру. Вьются ручейки, стекая в водоем, журчит родник, наполняя озерко. Тут нефрит любых размеров, а рядом прозрачные носорожьи рога. У бирюзовых яшмовых перил плоды диковинные зреют и распускаются заморские цветы. В хрустальных чашах груды агатов и кораллов. А рядом флигель, где на столе хрустальном стоят слоновой кости кисти, тушечница – изделье Дуаньси, [394] тушь Цанцзе, [395] почтовая бумага Цай Янь. [396] Тут же хрустальная подставка для кистей и гнет из белой яшмы бумагу держит. На досуге слагают оды и читают нараспев стихи, а захмелеют – лягут под ветерком освежиться.
394
Дуаньси – местность в провинции Гуанси, славящаяся выделкой тушечниц.
395
Цанцзе – мифический изобретатель китайской письменности.
396
Цай Янь (II–III вв.) прожила 20 лет у гуннов, затем вернулась на родину. Она писала письма отцу – Цай Юну, может быть отсюда и выражение «почтовая бумага Цай Янь», хотя, возможно, должно быть бумага Цай Луня, ибо Цай Лунь (I–II вв.) по традиции считается изобретателем бумаги.
Потом идут князья, аристократы, прославленные богачи. Они в жару дневную отсиживаются в гротах и прохладных беседках. Проводят время на террасах иль в павильонах над водой. Их защищают от жары шторы – переплетенье раковых усов [397] и газовые пологи – творение подводных мастеров. По ним развешаны жасмина ароматного мешочки. На перламутровых кроватях с узором волн прохладные циновки, расшитые утками-неразлучницами одеяла и коралловые изголовья. Со всех сторон прохладой веет от ветряных колес. Сбоку в огромном чану охлаждаются погруженные в воду сливы и дыни, красные каштаны и корень белоснежного лотоса. Тут оливы и плоды земляничного дерева, и водные деликатесы. А рядом с опахалами стоят красавицы, цветов нежнее.
397
Раковые (или креветочные) усы – легкий полупрозрачный занавес или полог, сплетенный из тонких волокон. Творение подводных мастеров – кисея, сравниваемая с немокнущим тонким полотном, которое по поверью ткут подводные существа.
И, наконец, монахи даосские и буддийские. Обитают они в палатах выше облаков, взбираются на звонницы, которые простерлись до самых небес. От безделья идут в келью, читают буддийские сутры или даосские каноны. Приходит время – и спешат в райские сады вкусить персики бессмертья и редкие плоды. Им станет душно, зовут послушника под сень сосны, чтоб лютней усладить свой слух. А захмелеют – несут под иву шашки, в тени беседуют, смеются.
Вот это и есть три сословия, которые не боятся жары.
Тому подтверждением стихи:
Жарким пламенем объят небосклон,У крестьянина в груди боль и стон…Догорает хлеб в полях, хоть ты плачь!Ждет от веера прохлады богач.Из-за жары Симэнь Цину пришлось остаться дома. В халате нараспашку, с распущенными волосами он вышел на крытую террасу подышать прохладой, загляделся, как слуги поливали из леек сад, и велел Лайаню полить густо разросшийся куст сирени как раз напротив Зимородкового павильона. Между тем, взявшись за руки и громко смеясь, к Симэню выбежали Цзиньлянь и Пинъэр. Одеты они были по-домашнему: в белые кисейные кофты и расшитые фениксами средь цветов желтые шелковые юбки с золотой бахромой по подолу, бархатистая кайма обрамляла ярко-красную безрукавку Пинъэр и розовую – Цзиньлянь. Обе подвели брови, но Цзиньлянь вместо пучка надела ханчжоускую сетку, из-под которой виднелись локоны. Три цветка из перьев зимородка и сверкавшая на лбу золотая полоска оттеняли алые губы и белизну зубов.