Шрифт:
Нежная рука потянулась к его поясу, чтобы поиграть тем самым предметом. Тот встревожился, на нем показалась серебряная подпруга. Под ее тихий и монотонный перезвон вытянулся канат, могучий и длинный. Обрадованный Симэнь Цин воскликнул:
– Поиграй еще. Ведь это ты так его напугала, что он онемел.
– Как это – онемел? – спросила Цзиньлянь.
Симэнь Цин ответил:
– Если это не болезнь онемения, почему он стал таким мягким и не в силах подняться? Почему ты не попросишь его как следует?
Женщина с улыбкой бросила взгляд, присела на корточки и, опершись на ногу Симэня, как на подушку, сняла пояс, которым были подвязаны его штаны. Разве можно в таком положении оставаться бесчувственным! Так болезнь онемения притворившегося мертвым того самого предмета проходит как не бывало.
Поиграв какое-то время, Цзиньлянь поднесла предмет к напудренному лицу и долго прижимала к нему, затем стала сосать, а кончиком языка лизать самый кончик, напоминавший по виду рот гадюки. Предмет вспыхнул моментальным гневом и поднялся. Впалые, потерявшие прелесть глаза округлились и вспучились, повисшие волосы на щеках поднялись и стали торчком. Симэнь Цин, чтобы продлить себе удовольствие, присел на подушку, позволяя женщине, стоя на четвереньках, сосать, чтобы она с еще большим усердием продолжала начатое. Вскоре в нем пламенем загорелась страсть, и они снова отдались усладам.
– Дорогой! – умоляла Цзиньлянь. – Пощади свою рабу, больше так не терзай ее!
В эту ночь они предались разгулу буйных страстей.
Тому подтверждением стихи:
Был пыл отважного сраженья,Был миг блаженный наслажденья –Затишья и отдохновеньяПришла к любовникам пора.Но снова томный взор лучится,И черенок в руке томитсяИз тучи дождь готов пролиться…Так бесконечно будет длитьсяИх любострастная игра.Звучат удары пульса в лад,Бьет плоти белизна сквозь полог,Уста, как сполохи, горят,Их поцелуй глубок и долог.Снующей за травой рыбешкойТуда-сюда он быстро мчится;Крадется медленно, как кошка,Чтобы поймать шальную птицу.Пока у черепахи чуднойСладчайший сок не источится,Не смеет даже на секундуЧанъэ отсюда отлучиться.На другой день Симэнь с утра выехал из дому. Цзиньлянь встала к обеду, сняла ночные туфельки и хотела было обуть свои красные вышитые, в которых ходила накануне, но обыскала все кругом – одна туфелька исчезла.
Она позвала Чуньмэй.
– Мы с батюшкой провожали вас до спальни, – говорила Чуньмэй, – а постель несла Цюцзюй.
Цзиньлянь кликнула Цюцзюй.
– Я не заметила на вас, матушка, никаких туфелек, когда вы шли в спальню, – сказала Цюцзюй.
– Ну что за глупости ты болтаешь! – оборвала ее Цзиньлянь. – «Не заметила туфель!» Значит, я, по-твоему, босая, что ли, шла?
– Если вы, матушка, их обували, то куда ж она могла деться? – недоумевала Цюцзюй.
– Негодяйка, рабское отродье! – заругалась Цзиньлянь. – Ты еще будешь мне выговаривать?! Если некуда ей деться, разыщи ее мне сейчас же!
Цюцзюй обыскала все три комнаты, перешарила все под кроватью, перерыла на кровати, но туфельки и след простыл.
– Наверно, у меня в спальне черт завелся, вот и утащил, прямо с ноги снял, – бранилась Цзиньлянь. – На что, спрашивается, я тебя тут держу, рабское отродье?
– Может быть, вы забыли их в саду, матушка? – проговорила Цюцзюй.
– Ты в своем уме? Что я, не помню, обута была или босая? – Цзиньлянь позвала Чуньмэй. – Ступай с этой негодницей в сад. Не найдете, накажу, рабское отродье. С камнем над головой стоять заставлю.
Чуньмэй повела Цюцзюй в сад. Они обыскали всю Виноградную беседку, но туфельки так и не нашли.
Да,
Все прислужники-духи прибрали давно.Не ищи в камыше, озаренном луной.– Ты как сваха, забывшая дорогу, – говорила Чуньмэй, когда они шли из сада. – Тебе теперь и сказать нечего. Продала матушка Ван жернов и молоть нечем.
– Я, конечно, не знаю, кто стащил у матушки туфельку, но я не видала на ней никаких туфель, – твердила свое Цюцзюй. – Может, ты калитку отперла, а кто-нибудь вошел да и взял ее.
Чуньмэй плюнула ей в лицо.
– Ах ты, негодяйка, чтоб тебе ни дна ни покрышки! – заругалась она. – Теперь меня вздумала винить! Да я даже матушке Шестой не открыла, неужели стану невесть кого пускать! Ишь, чего придумала! Ты постель несла, рот разинула и потеряла, а теперь оправдываешься.
– Не нашли мы туфельку, – объявила Чуньмэй и ввела Цюцзюй.
Цзиньлянь распорядилась вывести Цюцзюй во двор и поставить на колени.
– Дайте я еще поищу в саду, – со слезами просила Цюцзюй. – Не найду, тогда наказывайте.
– Не верьте вы ей, матушка! – вставила Чуньмэй. – Мы весь сад вдоль и поперек обыскали. Иголка нашлась бы, не только туфелька.
– Дайте, я поищу, – упрашивала Цюцзюй и, обратившись к Чуньмэй, сказала: – А что ты со своим языком лезешь?
– Ладно! – согласилась, обернувшись к Чуньмэй, Цзиньлянь. – И ты с ней иди, погляди, где искать будете.