– Попрошайка Ин на одну телегу с уродинами угодил, – засмеялась Айсян, – да такими страшными, что все нутро воротит. Попал, выходит, из огня да в полымя.

– Ишь, какие задиры! – возмутился Боцзюэ. – Только кому вы нужны?! Не волнуйтесь, и без вас как-нибудь обойдемся.

– Вон как режет! – продолжала Гуйцзе. – Да язык-то без костей. Дай только волю – всем челюсти свернет. Батюшка, да что ж вы сидите? Видите, как нас оскорбляют!

– Ну, чего ты к ним пристаешь, сукин ты сын? – не выдержал Симэнь. – Видишь, они вино подают. Зачем их дразнишь, стервец?

Симэнь подошел к Ину и дал ему шлепка.

– Если ты нашла защиту, думаешь, я тебя испугаюсь? – проговорил Боцзюэ. – Нет, вы только прислушайтесь, каким нежным голоском она зовет: «Батюшка!». Прогоните ее от стола – слишком честь велика! А ну-ка принесите инструменты и пусть поет, а то в дальних покоях вон сколько пела.

– Разбушевался воевода – нет на него управы! – ворчала Юйчуань.

Но хватит о шутках на этом пиру среди цветов на узорном ковре.

Расскажем теперь о Пань Цзиньлянь. После появления у Пинъэр сына Симэнь стал больше ночевать в ее покоях. Цзиньлянь, возмущенная такой несправедливостью, безумно ревновала. Пока Симэнь пировал в передней зале, она перед туалетным столиком искусно подвела мотыльки-брови, поправила прическу-тучу, слегка подвела губы и, расправив платье, вышла из комнаты.

В покоях Пинъэр послышался плач младенца.

– Что это он так плачет? – спросила Цзиньлянь, входя в комнату. – А где же его мама?

– Матушка в дальние покои пошла, – объясняла кормилица Жуи, – Гуаньгэ за ней потянулся, вот и расплакался.

Цзиньлянь заулыбалась и, протягивая к малышу руки, принялась с ним играть.

– Вон ты какой малюсенький, совсем крошка, – говорила она, – а уж маму свою знаешь. Пойдем, поищем маму, а?

Она хотела было развернуть Гуаньгэ, но ее остановила Жуи:

– Не берите его, матушка. Он вам платье запачкает.

– Ну и что ж такого?! – возразила Цзиньлянь. – Положи только пеленку.

Она взяла Гуаньгэ на руки и понесла в дальние покои. У внутренних ворот она подняла младенца высоко над головой. Юэнян тем временем в коридоре присматривала за женами слуг, занятыми стряпней и раскладкой кушаний. Пинъэр и Юйсяо готовили в комнате воздушные пирожные.

– Мама! – глядя с улыбкой на младенца, крикнула Цзиньлянь. – Что ты тут делаешь, мама? Смотри-ка, а мы за мамой пришли.

– В чем дело, сестрица? – обернувшись к Цзиньлянь, спросила Юэнян. – Мама здесь, но к чему ж ребенка выносить? Зачем поднимать? Еще, чего доброго, испугаешь. Мама там, в комнате. Сестрица Ли, поди сюда! – крикнула хозяйка. – Гляди-ка, сынок за тобой пришел.

Ли Пинъэр тот же час выбежала из комнаты и увидела Цзиньлянь с Гуаньгэ на руках.

– Ты ж, сынок, так хорошо играл с мамкой, – говорила Пинъэр, и вдруг к маме захотел, да? Смотри, сестрица, как бы платье тебе не намочил.

– Знаешь, как он плакал, к тебе просился! – сказала Цзиньлянь. – Пришлось тебя искать.

Пинъэр распахнула кофту и взяла у Цзиньлянь младенца.

– Заверни как следует и неси домой, – наказала Юэнян, поиграв немножко с Гуаньгэ. – А то еще испугается.

Пинъэр вошла к себе и сказала Жуи:

– Если заплачет – побаюкай, а я скоро приду. – Пинъэр, понизив голос, продолжала: – Зачем ты дала его матушке Пятой?

– Я не давала, а она все свое, – ответила Жуи.

Пинъэр подождала, пока Жуи кормила и укладывала ребенка.

Гуаньгэ успокоился и уснул, но немного погодя внезапно, будто чем-то испуганный, пробудился и расплакался, а в полночь его то знобило, то бросало в жар. Он плакал и не принимал грудь. Пинъэр переполошилась.

Тем временем в передней зале кончился пир, и Симэнь отпустил певиц. Юэнян подарила Гуйцзе бархатное платье с золотой отделкой и два ляна серебра, но говорить об этом подробно нет надобности.

Когда Симэнь вошел к Пинъэр проведать сына, тот продолжал плакать.

– В чем дело? – спросил Симэнь.

Пинъэр не стала ему говорить, как Цзиньлянь выносила ребенка.

– Сама не знаю, что случилось, – только и сказала она. – Уснул спокойно, а потом расплакался и грудь не берет.

– Побаюкай как следует, – сказал он и обрушился на Жуи: – Чем ты только занимаешься? За ребенком углядеть не может, испугала, наверно.

Симэнь пошел сказать Юэнян. Та знала, что младенца напугала Цзиньлянь, но от Симэня скрыла, сказав лишь:

– Надо будет завтра же тетушку Лю позвать, пусть поглядит.

– Только этой старой карги и не хватало! – запротестовал Симэнь. – Будет тут со своими иглами да прижиганиями ворожить. Нечего ее звать! Надо пригласить настоящего детского врача, из императорской лечебницы.

– Ребенку всего-то месяц от роду, – не соглашалась с ним Юэнян. – Зачем ему какой-то лекарь?!

На другой день она отправила Симэня в управу и послала слугу за тетушкой Лю, которая сказала, что ребенок страдает от испугу. Ей дали три цяня серебром. Гуаньгэ напоили лекарством, и он, успокоившись, уснул, а перед тем сосал грудь. Пинъэр почувствовала такое облегчение, будто камень с плеч свалился.