Шрифт:
Вскоре и Цзиньлянь сняла одежды. Симэнь прильнул к ее прелестям – ничем не затененному, бело-ароматному, густо цветущему, пышно-нежному, розоватому с бахромою, упруго-связанному – тому, что любят тысячи, жаждут десятки тысяч и сами не ведая, что это такое.
О том же говорят и стихи:
Горячи, упруги губы,Всем желанны и не грубы;В играх держатся пристойно,Поиграют – спят спокойно,Обитают у обрыва,Где трава совсем скудна.Кто-то юркнет к ним, игривый,И начнется бой шутливый.Вмиг желанье и упорствоОдолеют непокорство –Тем и кончится война.С тех пор Цзиньлянь каждый день встречалась в чайной с Симэнем. Связало их сердца обоюдное чувство, прилепила как клеем, друг к другу любовь.
Исстари так повелось: добрая слава дома сидит, а дурная – за тысячу верст бежит. Не прошло и полмесяца, как про тайную связь Цзиньлянь и Симэня узнали все соседи. Только У Чжи оставался в неведении.
Да,
Он в праведных трудах проводит дни и ночи,А как пресечь позор – и помышлять не хочет.О том же говорят и стихи:О добрых делах ничего не известно,А слава дурная звенит повсеместно.Бедняга У Чжи, его участь жалка –С Симэнем жена его тайно близка.Тут наш рассказ раздваивается.
Расскажем теперь о пареньке по фамилии Цяо, который жил в том же уездном городе. Было ему лет шестнадцать. Поскольку родился он и вырос в округе Юнь, куда был отдан в солдаты его отец, мальчика стали звать Юньгэ – Юньский сынок. Жили они вдвоем со старым отцом. Юньгэ был малый смышленый, торговал свежими фруктами у кабачков, которых немало разместилось по соседству с управой. Частенько перепадало ему и от Симэня.
В тот день, о котором речь, Юньгэ раздобыл корзину первых груш и пошел искать Симэня. Один отменный болтун сказал ему:
– Юньгэ! Если он тебе нужен, скажу, куда надо идти – сразу найдешь.
– Скажи, говорливый дядя, – попросил пострел. – Эх, найти бы мне его, получил бы медяков тридцать, а то и пятьдесят старому батюшке на пропитание.
– Вот что я тебе скажу, – продолжал говорун. – Он с женой торговца лепешками У Старшего развлекается. Целыми днями на Лиловокаменной у старой Ван в чайной пропадает. Зайди утром, зайди вечером – все там сидит. Ты – малыш, и придешь, так тебе ничего не будет.
Поблагодарил Юньгэ болтуна, взял корзину и направился прямо на Лиловокаменную к старухе Ван. Она сидела на скамейке и сучила нитки. Юньгэ поставил корзину на землю и поклонился.
– Ты зачем пришел, Юньгэ? – спросила Ван.
– Его милость ищу. Может, медяков тридцать или полсотни заработаю старому батюшке на пропитание.
– Что еще за его милость?
– Того самого – известно кого.
– У каждого имя есть.
– Того, кто двойную фамилию носит, [135] – пояснил Юньгэ.
– Это кто ж такой?
– Шутить изволите, мамаша? Говорить хочу с его милостью господином Симэнем.
И Юньгэ направился было в чайную, но его задержала старуха.
135
Китайские фамилии за редким исключением состоят из одного иероглифа. Фамилия Симэнь названа двойной, ибо содержит два иероглифа, что отличает ее от всех прочих.
– Ты куда, макака? В чужом доме есть приемная, но есть и внутренние покои!
– А я вот пойду и разыщу.
– Ах ты, обезьяний выродок! – заругалась старуха. – Какого тебе еще Симэня в моем доме понадобилось?
– Что ж, мамаша, думаешь все сама съесть, а со мной и крохами не желаешь поделиться, да? Что, я не понимаю, что ли?
– Да что ты, молокосос, понимаешь! – наступала Ван.
– Настоящая ты сводня, старая карга! Тебе бы капусту рубить да ни листика не уронить. А если я брату-лоточнику все расскажу, что тогда?
Эти слова так и подкосили старуху.
– Обезьянье ты отродье! – вскипела она от злости. – К старому человеку подходишь да всякую чушь мелешь!
– Я, говоришь, макака, а ты – старая сводня, собачье мясо!
Ван схватила Юньгэ и задала две звонких пощечины.
– За что бьешь? – закричал пострел.
– Ах ты, подлая макака, мать твою…! Еще кричать будешь? Вот вышвырну за дверь, – ругалась старуха.
– За что бьешь, я тебя спрашиваю, старая гнида? Что я тебе сделал?
Старуха надавала подростку тумаков и выпихнула на улицу. Потом вышвырнула на дорогу корзину с грушами, которые раскатились во все стороны. Убедившись, что ему не одолеть сводню, Юньгэ с руганью и плачем пошел прочь, подбирая груши.
– Ну, погоди, старая гнида! Ты у меня еще поплачешь, – указывая в сторону чайной, ругался Юньгэ. – Не будь я Юньгэ, если не скажу ему обо всем. Вот разрушу твое логово, тогда не больно-то разживешься.
С этими угрозами сорванец взял корзину и пошел искать того, кто ему был теперь нужен.
Да,
За все, в чем старуха была виновата,Теперь неизбежно наступит расплата.Пусть будет разжалован дух преисподней [136] –Найдется кому рассчитаться со сводней.136
Имеется в виду дух преисподней – Сяньдаошэнь, к которому обращались с мольбой перед началом похорон.