Испанский Парнас, двуглавая гора, обитель девяти кастильских муз
вернуться

де Кеведо-и-Вильегас Франсиско
Шрифт:

Перевод М. Донского

ОТПОВЕДЬ ПОПРОШАЙКАМ, КЛЯНЧАЩИМ ПОЖЕРТВОВАНИЙ

Сестры, вы зачем стучитесь? Лепты ждете? Вот те на! Кто толкнул вас к этой двери? Не иначе — сатана! Собираете вы деньги, Что же, я — банкирский дом? Или я — корабль, груженный Золотом и серебром? Я и деньги! Вот так штука! Хочешь смейся, хочешь плачь Если б не моя бородка, Был бы голым я, как мяч. Кабы золотом владел я, Я б его потратил сам, Будь я болен золотухой, Подарил бы ее вам. Видите, в каком я платье? Гляньте — дырка на дыре. Плащ мой лоснится, как ряшка Келаря в монастыре. Вылезают мои пальцы Из разбитых башмаков, Как из домика улитки Кончики ее рогов. Набиваю я утробу, Если в гости пригласят, Если ж нет — я утоляю Только свой духовный глад. И древней окрестных зданий, И светлей мое жилье: Гляньте — крыша прохудилась, Солнце светит сквозь нее. Широки мои владенья, Велики мои права По пословице: гуляка Всему городу глава. Если ухожу из дома, То спокоен я вполне: Все мое добро — со мною, Весь мой гардероб — на мне. Знайте, что, ко мне взывая, Зря вы тратите труды: Здесь вовеки не дождаться Вам ни денег, ни еды. Было бы умнее клянчить У меня луну с небес: Тут отказывать, быть может, Я не стал бы наотрез. Если ж у меня монетка Завелась бы непутем, Каюсь, с нею бы я тотчас Побежал в веселый дом. С богом, сестры! Проходите! И не появляйтесь впредь. Высох пруд, и рыбы нету, Не закидывайте сеть.

Перевод М. Донского

НАСТАВЛЕНИЯ ЮНОШЕ, ОТПРАВЛЯЮЩЕМУСЯ НА ПОИСКИ СЧАСТЬЯ В СТОЛИЦУ

Слышно, едешь ты в столицу, При дворе искать Фортуны? Пусть господня длань, мой мальчик, Обуздает пыл твой юный! Веришь ты в себя — еще бы: Ты красивый, статный, гибкий, Крепко руки жмешь и даришь Белозубые улыбки. Но коль преуспеть там хочешь, То послушайся меня ты: Обменяй все эти чары У менялы на дукаты. Эка невидаль — улыбка, Взгляд прямой, румянец смуглый! Лучшая черта в мужчине Это кошелек округлый. Улыбаясь, будь все время Начеку: там нравы грубы, Сотни молодцов зубастых На обед твой точат зубы. Крепкое рукопожатье? Руку ценят там, покуда Из нее струится щедрый Дождь серебряных эскудо. Носишь — твоему приходу Радуются, как подарку; Нет — тебя не замечают, Доблести твои насмарку. Что же до столичных женщин, То, в стыдливости безмерной, В твой кошель персты сначала Вложат, как Фома Неверный. Ах, мадридские красотки! Вспомнить их нельзя без дрожит Всех других они прелестней, Но и всех других дороже. Ничего ты не получишь От мадридских женщин даром: И старухи, и уродки Свежим мнят себя товаром. До поры, пока ты платишь, Будешь общим ты кумиром, А испустит дух кошель твой, Скажут: «Да почиет с миром»; Простирающих объятья Берегись: народ лукавый, Как жнецы, — обнимут левой, Чтобы тут же срезать правой. А целуются в столице Словно пьяница с бутылкой: Высосав тебя до капли, Ставят крест на дружбе пылкой. Слухов там не оберешься; Знай, однако, что в столице Истине святой не верят, Свято верят небылице. Верят, что от всех недугов Исцелить способны воды, У источников толпятся Дамы по веленью моды: Прячутся от солнца летом, Чтобы кожей хвастать белой, А зимой, напротив, модно Хвастать кожей загорелой. От прелестниц не спасешься, Если уж тебя обсели: Дверь замкнешь, закроешь окна, Ан глядишь — пролезли в щели. Чудесам, что есть в Мадриде, Не устанешь ты дивиться: Например, любая девка Непорочная девица. А почтенная матрона Что пчелиная колода: Обжужжит тебя, изжалит Не захочется и меда. Помни, что на запах денег Косяком идут невесты; Не женись: грозит похмелье Сразу после брачной фьесты. Обещать? Что ж, на здоровье Не скупись на обещанья: Для мадридцев на посулах Держится все мирозданье. Обещай хоть звезды с неба, Ложь на совести не виснет: Посулишь — не обеднеешь, Выполнишь — когда рак свистнет. Проводи день именинный Дома, в будничных занятьях, Чтоб друзья не задушили Твой кошель в своих объятьях. Точно так же в дни гуляний Лучше сказываться хворым: Верить можно — но не людям, А засовам и запорам. Как тюрьмы и как пожара Бойся ювелирных лавок: Там не только что ограбят, Но и высмеют вдобавок. Отправляясь в гости к другу, Лучше вызнать стороною, Не решил ли он сосватать Гостя со своей сестрою? Бедный, будь хоть семи пядей, Для мадридок истых жалок, Но покладистых там бродят Табуны провинциалок. За пирог с водой вприхлебку, За конфету — молвить прямо Нищая составит Тисба Счастье нищего Пирама. Может, пылкие мечтанья О столице поугасли? Коль прислушаешься — будешь Ты кататься, как сыр в масле. Если же не образумил Я тебя, молокососа, Будем ждать: вернешься с тещей, С ртутной мазью и без носа.

Перевод М. Донского

ОТШЕЛЬНИЦА И ПИЛИГРИМ

«Ах, отшельница святая, Ты, что в тишь уединенья Скрылась от мирских соблазнов Для молитвенного бденья! Долгой истомлен дорогой, Молит странник Христа ради: Переночевать позволь мне Здесь в покое и прохладе». И отшельница, услышав Столь смиренное моленье, Опустила очи долу И рыгнула от смущенья. «Ах, я вам состражду, отче, В том порукой вседержитель, Принимать вас недостойна Жалкая моя обитель, Но коль вы проголодались И утомлены дорогой, Не побрезгуйте, отец мой. Этой хижиной убогой». Вводит она гостя. В келье Плеть, вериги, власяница… Странника за стол сажает, Предлагает подкрепиться. Есть козлятина, да только Ни полена дров в жилище. Странник, постных яств отведав, Возжелал скоромной пищи. С шеи сняв полпуда четок, Пламя он разжег такое, Что на нем в одно мгновенье Подрумянилось жаркое. До жаркого на закуску Подала она орехи, Возбудили они в старце Тягу к сладостной утехе. После трапезы отменной С богомольной голубицей За ее гостеприимство Старец ей воздал сторицей.

Перевод М. Донского

ПРОТИВ БЕЗУДЕРЖНОЙ ПОЭТИЧЕСКОЙ ЛЕСТИ

Чтоб воспеть улыбку милой, Жемчуг песнопевцу нужен: Как же он прославит зубки, Не упомянув жемчужин? А вот зубы коренные, Не в пример передним, нищи, Хоть на них лежит забота Пережевыванья пищи. В мадригалах и сонетах Непременнейшие гости Перламутровые ушки, Носики слоновой кости. Чем же провинились локти, Что о них молчат поэты? Челюсти, виски и скулы Тоже вовсе не воспеты. В виршах множество сравнений Для слезинок вы найдете, Но не сыщете полслова О слюне и о мокроте. Если дева плачет — бисер И роса идут тут в дело; Ну, а что мне надо вспомнить, Если милая вспотела? Кудри — золото; но если, Веря стихотворной справке, Локон я подам меняле, Выгонят меня из лавки. Были женщины из мяса И костей; теперь поэты Видят розы в них и маки, Лилии и первоцветы. Эх, зеленщики-поэты! Женщинам вы не польстили, Прелести их воспевая В этом травянистом стиле. Нет, с кораллом целоваться Было б делом невеселым, Так же, как лобзать гвоздики Сладостно лишь разве пчелам. Очи зарятся на деньги, А уста подарков просят, И, однако, виршеплеты Без конца их превозносят. А ведь есть тихони-бедра, Есть бессребреницы-ляжки, Коим не присущи зависть И спесивые замашки. Вот кому за бескорыстье Посвящать должны поэты Оды, стансы, и канцоны, И романсы, и сонеты. А рубинам ненасытным И сапфирам завидущим Лишь презренье вместо гимнов Пусть достанется в грядущем. Алчные уста, о коих Приторный несете вздор вы, Называть бы надлежало Устьями бездонной прорвы. Глазки, в коих блещет жадность, Это язва моровая, Зубки, рвущие добычу, Хищная воронья стая Разорительны прически, Так что волосы — бог с ними Даже черные как сажа Могут зваться золотыми Знай, слагая гимны зубкам, Не вкусишь ты жизни мирной: Тощей стервой поперхнешься Или будешь съеден жирной.

Перевод М. Донского

ОГОРОДНАЯ СВАДЬБА

Дон Редис и донья Редька Не креолы, не цветные, Вроде там Цветной Капусты, Но испанцы коренные Поженились. И на свадьбу Их высокоогородья, Чьим благодаря щедротам Кормится простонародье, Всю свою родню созвали, Пригласили цвет дворянства, Тех особ, кому подвластны Все земельные пространства. Прикатила донья Тыква, И дородна, и спесива, Оттого, что всех дородней, И спесива особливо. А за нею — донья Свекла, Неопрятная уродка, Все лицо в буграх и ямах, Бахрома вкруг подбородка. Вот дон Лук — торчат нахально В шляпу воткнутые перья; Скольких дам до слез довел он, Обманувши их доверье! Не замедлила Маслина: Этой смуглой андалуске Надо быть без опозданья, Без нее ведь нет закуски. Вот дон Апельсин. Министром Стал он, двор его возвысил. Глянешь — гладок, верно, сладок А когда раскусишь — кисел. Вот сварливый и колючий Дон Каштан; в его владенья Не проникнешь, не имея Должного вооруженья. Вот обсыпанная пудрой Куртизанка донья Слива: Смугловата, нагловата, Но округлости на диво. Вот капризная и злая Низкорослая Горчица: Всякий, кто не вышел ростом, Свыше меры горячится. Вот изящная Черешня: Молодая — скулы сводит, Но зато, когда созреет, Тьму поклонников находит. Вот ее сестрица Вишня: Покислей, темней оттенок, Смолоду — в цене, а позже Продается за бесценок. Вот обманщица Капуста: С виду — сдобненькая пышка, Но под массой белых юбок Лишь сухая кочерыжка. Дыня — образец матроны Добродетельной и честной: Вид ее сулит блаженство, Вкус, увы, довольно пресный. Вот дон Баклажан — сияет Лысиной своей лиловой: В годы юности зеленой Был он малый непутевый. Вот дон Огурец: сутулый, Прыщеватый, малокровный; Сразу виден в нем идальго С безупречной родословной. Вот дон Кабачок. Он бледен, Давней одержим любовью: Даст в куски себя разрезать, Спечь, стушить, — но лишь с Морковью. Прибыл и двуличный Персик. Зависть его сердце точит, Жесткость внутреннюю скрыть он Бархатной улыбкой хочет. Дон Лимон толк знает в свадьбах, Не пропустит ни единой; Побуждаем тонким вкусом, Судит-рядит с кислой миной. Вот карета с доном Хреном, Очень важною особой; Дряхлый, скрюченный подагрой, Жив он горечью да злобой. Вот хвастун, бретер дон Перец, Он — причина слезных жалоб: Стоит Перцу поперечить Вмиг глаза полезут на лоб. Вот ввалилась донья Брюква. Все ухватки грубиянки Обличают в ней утеху Школяров из Саламанки. Но достаточно. В злословье Перешел я грань приличья. Впрочем, свадьбы, мой читатель, Так скучны без злоязычья!

Перевод М. Донского

КОШАЧЬЯ СХОДКА

Кровля моего жилища В прошлую субботу стала Местом общего собранья Для котов всего квартала. По чинам расположились Чем почтеннее, тем выше: Наиболее маститым Отведен конек был крыши. Черные стеснились слева, Белые сомкнулись справа, Ни мур-мур, ни мяу-мяу Ни единый из конклава. Встал, дабы открыть собранье, Пестрый кот с осанкой гордой, Загребущими когтями И величественной мордой. Но другой на честь такую Заявил права, — тем паче, Что он слыл как провозвестник Философии кошачьей. «Братья! — вслед за тем раздался Вопль заморыша-котенка; Был он тощим, словно шило, Чуть держалась в нем душонка. Братья! Нет ужасней доли, Чем судьба котенка в школе: Терпим голод, и побои, И мучительства. Доколе?» «Это что! — сказал иссохший, С перебитою лодыжкой Инвалид (не поделил он Колбасу с одним мальчишкой). Это что! Вот мой хозяин, Из ученого сословья, Исповедует доктрину: „Голод есть залог здоровья“. Чем я жив, сам удивляюсь. Адские терплю я муки, Поглощая только знанья И грызя гранит науки». «Мой черед! — мяукнул пестрый Кот-пройдоха сиплым басом. Был он весь в рубцах, поскольку Краденым питался мясом. Вынужден я жить, несчастный, С лавочником, зверем лютым; По уши погрязший в плутнях, Он кота ругает плутом. И аршином, тем, которым Всех обмеривает тонко, Бьет меня он смертным боем, Если я стяну курчонка. Пряча когти, мягкой лапкой Он ведет свои делишки: Покупателю мурлыча, С ним играет в кошки-мышки. Ем я досыта, и все же Я кляну свой жребий жалкий: К каждому куску прибавка Дюжина ударов палкой. Хоть не шелк я и не бархат, Мерит он меня аршином. Вы мне верьте — хуже смерти Жизнь с подобным господином». Повздыхав, все стали слушать Следующего собрата. Речь, манеры выдавали В нем кота-аристократа. «Вам поведаю, — он всхлипнул, О плачевнейшей судьбине: Отпрыск знаменитых предков, Впал в ничтожество я ныне. Обнищав, от двери к двери Обхожу я околодок И свои усы утратил На лизанье сковородок. Должен я в чужих помойках Черпать жизненные блага, Ибо хоть богат сеньор мой, Он отъявленнейший скряга. Голодом моря, однако Он не пнет и не ударит: Ведь тогда б он дал мне взбучку, А давать не может скаред. Нынче, из-за черствой корки Разозлясь, он буркнул хмуро: „Жалко бить: скорняк не купит, Коль дырявой будет шкура“. Неужели вас не тронул Страшной я своей судьбою?» Он замолк. Тут кот бесхвостый И с разорванной губою, Кот, что выдержать способен Десять поединков кряду, Кот, что громче всех заводит Мартовскую серенаду, Начал речь: «Я буду краток Не до слов пустопорожних, Сущность дела в том, сеньоры, Что хозяин мой — пирожник. С ним живу я месяц. Слышал, Что предшественников масса Было у меня; в пирог же Заячье кладет он мясо. Если не спасусь я чудом, Вы устройте мне поминки И на тризне угощайтесь Пирогами без начинки». Тут вступил оратор новый, Хилый, с голосом писклявым. Познакомившись когда-то С неким кобелем легавым, Вышел он из этой встречи Кривобоким и плешивым. «Ах, сеньоры! — обратился Он с пронзительным призывом. То, что вам хочу поведать, Вы не слышали вовеки. Злой судьбой определен я К содержателю аптеки. Я ревенного сиропа Нализался по оплошке. Ах, такой понос не снился, Братцы, ни коту, ни кошке! Ем подряд, чтоб исцелиться, Все хозяйские пилюли; Небу одному известно, Я до завтра протяну ли». Он умолк. Тут замурлыкал Кот упитанный и гладкий, Пышнохвостый, на загривке Жирные, в шесть пальцев, складки. Жил давно безгрешной жизнью В монастырской он трапезной. Молвил он проникновенно: «О синклит достолюбезный! От страстей земных отрекшись, Я теперь — от вас не скрою К сытости пришел телесной И к душевному покою. Братие! Спасенья нет нам В сей юдоли слез, поверьте: Заживо нас рвут собаки, Гложут черви после смерти. Мы живем в боязни вечной Высунуться из подвала, А умрем — нас не хоронят, Шкуру не содрав сначала. Я благой пример вам подал. От страстей отречься надо: Оградит вас всех от бедствий Монастырская ограда. Вы пройдете некий искус, Ознакомитесь с уставом, И трапезная откроет Вожделенные врата вам. Добродетели кошачьей Мир не ценит этот черствый. Хочешь быть блажен — спасайся, Тщетно не противоборствуй. Страшен мир, где кошек топят, С крыш бросают, петлей давят, Шпарят кипятком и варом, Бьют камнями, псами травят. Главное, что угрожает Гибелью нам, мелкой сошке, То, что с кроликами схожи Освежеванные кошки. Ловкачами и ворами Нас молва аттестовала: „Знает кот, чье съел он мясо“, „Жмурится, как кот на сало“. А хозяева-то наши Разве не плутуют тоже? На сукне ловчат портные, А башмачники — на коже. Каждый норовит снять сливки. Им ли укорять нас, если Плут указы составляет, Плут сидит в судейском кресле? Альгуасил, сеньор мой бывший, Прятался в чулан, коль скоро Слышал по соседству крики: „Караул! Держите вора!“ Братья, следуйте за мною, Процветем семьей единой…» Тут собранье всколыхнулось: Явственно пахнуло псиной. Миг — и крыша опустела, Врассыпную вся орава, Дабы избежать знакомства С челюстями волкодава. И шептались, разбегаясь: «До чего ж ты безысходна, Жизнь кошачья! И на крыше Не поговоришь свободно».

Перевод М. Донского

ПРЕИМУЩЕСТВА ПЕРВОГО ИЗ МУЖЧИН. ГЛАВНОЕ — ОТСУТСТВИЕ ТЕЩИ

«Ты не жалуйся, не плачься, Прародитель наш Адам: Ведь жилось тебе вольготней, Чем теперь живется нам. Беззаботно, беспечально От земных вкушал ты благ: Не было портных, торговцев И подобных им плутяг. И тебе подругу жизни Бог не всучивал, пока Не пресытился ты вольным Бытием холостяка. Ты когда-то за супругу Должен был ребро отдать, Нашим женам ребер мало Семь бы шкур с мужей содрать. Ты с женой своей законной Спал спокойно по ночам, Нынче только муж задремлет, Глядь — с женой другой Адам. Ты в раю не смел касаться Лишь запретного плода, А у нас на все запреты, Хоть не суйся никуда. В этот мир явилась Ева Без мамаши, без отца; Стало быть, не знал и тещи Ты по благости творца. На змею ты в злой обиде Дескать, в ней беда твоя, Но поверь мне, прародитель: Теща хуже, чем змея. Та змея вас накормила, Теща не змее чета: Съела б вас она обоих И была бы не сыта. Будь змеей не черт, а теща, Сожрала б она весь рай, От Эдема бы и фиги Не осталось, так и знай. Мудры змеи, но добавлю, Змей отнюдь не понося, Что еще мудрее тещи: Теща знает все и вся. Тещи подают советы И зятьям своим твердят: То не съешь, того не выпей! Мол, вино и пища — яд. Теща зятю день скоромный Превращает в день поста, А сама телка обгложет От рогов и до хвоста. Так что ты на змей не сетуй, Дорогой сеньор Адам, Жребий твой не столь уж горек, Как теперь ты видишь сам. А сменять змею на тещу Мог бы ты легко весьма, Ведь охотников меняться (И с приплатой) будет тьма». Так взывал однажды некий Долготерпеливый зять, Умоляя провиденье Тещу в рай скорее взять.

Перевод М. Донского

РАЗГОВОР ДУЭНЬИ С НЕИМУЩИМ ВОЗДЫХАТЕЛЕМ

Существо, чье назначенье Нежным чувствам быть препоной, Нечто среднее по виду Меж гадюкой и вороной, Склеп восторженных мечтаний, Кладбище любовных писем, Вечно бодрствующий призрак С нюхом песьим, зреньем рысьим, Оборотень черно-белый, Та, кого уже с рожденья Называют старой ведьмой, Словом, некая дуэнья Так промолвила, взглянувши Через переплет балконный Вниз, где, испуская вздохи, Ждал безденежный влюбленный: «Стой, сыночек, хоть три года, Плачь, вздыхай еще печальней Понапрасну: слезы ценят Разве что в исповедальне. Коли к просьбам нет подмазки, Ты не жди мягкосердечья: Тары-бары без червонцев Тарабарское наречье. Наделенный благородством, Красотой, отвагой, силой, Коль при всем при том ты беден Грош цена тебе, мой милый. Не пеняй, что серенады Остаются без ответа: Сколь твои ни звонки песни, Звонче — звонкая монета. Ты дерешься на дуэлях, Чувства подтверждая кровью, Попусту! Доход с убитых Лишь судейскому сословью. А подарками добудешь Ты любую недотрогу: Надо ставить обожанье На коммерческую ногу. Раньше верили в посулы, В обещанья да в рассрочку, А теперь иное время: Деньги выложи на бочку. Коль пусты твои карманы, Принимай уж без протеста, Что тебя не замечают, Будто ты пустое место. Неимущий — невидимка, На манер бесплотной тени: Как его заметишь, если Ни даров, ни подношений? Вот богач, куда ни ступит, Сразу станет общим другом, Перед ним все двери настежь, Все и вся к его услугам. Говорят, что я когда-то И сама была девицей; Но в дуэньях я мужчинам За обиду мщу сторицей. Я, чтоб насолить соседу, Сделалась его женою; Он скончался от удара, Не поладивши со мною. Вдовий я чепец надела И, по милости господней, Стала въедливой святошей И достопочтенной сводней. Вижу я в любви и дружбе Только куплю и продажу, Всех за деньги перессорю И за деньги все улажу. Рада я помочь влюбленным, Но, понятно, не бесплатно. Жалок мне вздыхатель нищий: С чем пришел — уйдет обратно. Бог за слезы покаянья В райские приимет кущи, Но Мадрид слезам не верит, Если плачет неимущий. Спит сеньора. Полно клянчить! Не надейся на подачку: Причитанья голодранца Девушек вгоняют в спячку». Выслушал бедняк влюбленный Речи пакостные эти, И свое негодованье Он излил в таком ответе: «Ах, наемная ты кляча, Скорпион ты плоскогрудый, Чертова ты головешка, Помесь Каина с Иудой! Знаю я: тому, кто хочет Совладать с нечистой силой, Надобны священник с причтом, Крест, и ладан, и кропило. Вот вернусь я с крестным ходом, И от наших песнопений, Словно рой гонимых бесов, Сгинет сонмище дуэний».