Письменный стол. Сашка внимательно осмотрела все, что на нем лежало. Какие-то ксероксы статей российской печати, статистические графики. В верхнем правом ящике - счета за квартиру, за воду, электричество. Все сложено аккуратненько. Старая чековая книжка. Растратил, скопидом, одну книжонку за девять месяцев, на корешках аккуратно выписано, кому и за что. Плохо, эта аккуратность - она от скупости. Мужчина не должен быть скрупулезным в денежных делах. Алчным - да, но не скупым. Большинство чеков - за бензин, квартиру, коммунальные услуги и в последнее время, с тех пор, как познакомился с Сашкой - за рестораны. Сашка приблизительно прикинула - без нее никаких ресторанов вроде не посещал. Разве что платил кредитной карточкой, но вряд ли. Она покопалась еще глубже, и вытащила пачку банковских отчетов. Ей стало слегка неловко, но она сказала себе, что она просто хочет иметь представление, прекрасно отдавая себе отчет, что больших денег там не будет. Соблазн взглянуть был выше ее сил, к тому же - он никогда не узнает. И впрямь - зарплата от Министерства иностранных дел была оскорбительная. Почета много, а денег мало. Александра даже решила, что с ее стороны будет красивым и уместным жестом в следующий раз его пригласить. А не то с эдакими доходами он не выдюжит своего за ней ухаживания. Она засунула счета обратно, и продолжала лазить по ящикам. Больше ничего особенно интересного не было, не считая пачки старых фотографий, на которых еще волосатый и худой Максим фигурировал с разными девушками. Особенно много было карточек с одной толстушкой, и Сашка еще раз осознала, как ему неимоверно с ней повезло. Ничего даже отдаленно приближающегося к ее классу на этих фотках не фигурировало. Без особого интереса их просмотрела и вернула в угол ящика, аккуратно прилаживая, чтобы он не заметил, как много она оказала ему чести, ковыряясь в его вещах. И вдруг ее рука наткнулась на что-то сверху ящика. Сашка повернула руку наверх и пошарила. Оказалось, что к низу верхнего ящика был приклеен клейкой лентой какой-то пакет. Сашка вытащила ящик и перевернула. Внутри пакета лежали какие-то бланки. Она осторожно вытащила одну бумажку, ничего не отклеивая. Это был отчет какого-то банковского счета. Из Швейцарии. С номером. Никакого имени. Так не бывает. У Александры дух захватило. Отчет был за апрель-май. За два месяца на счет 4 раза вносились суммы. 4 апреля 15 тысяч чего-то, наверное швейцарских франков, 28 апреля - еще 15 тысяч, а в мае два раза вносилось по 25 тысяч. Рука у Сашки задрожала и дух захватило. Что это может быть? Насколько ей было известно, у московского еврейского мальчика Максима в Швейцарии не было ни родственников, ни работы, ни наследства. Счет в банке наверняка его, иначе чего бы ради он стал его прятать. 15 и 15 и 50 - всего 80 тысяч. Это много? Сколько это в шекелях? Сашка не знала, но суммы выглядели средними. То есть, по сравнению с Максимовой зарплатой - большие, конечно. Одной бережливостью их не объяснишь. Но и не миллионы. Внизу баланс - 476.357. Черт, надо узнать, сколько это. Нервничая, но аккуратно, Сашка вытащила еще два подобных отчета. Они оказались предыдущими, и на них фигурировали еще несколько вкладов, еще два раза по 10 тысяч, а один раз 50 тысяч. Удивляло, что почти все вклады дублировались. «Как будто первый - задаток, а второй - за исполнение», подумала Сашка. И вдруг ей стало совершенно ясно, что именно так. Ей прямо стало плохо. За что и кто будет платить израильскому дипломату на счет в швейцарский банк? Не надо было быть отцом атомной бомбы, чтобы догадаться. Первым движением было - засунуть страшные бумажки обратно в стол. Но сначала она решила списать все цифры из них в свою записную книжку. Начала, но тут же поняла, что этого совершенно недостаточно. Надо сделать копию. Быстро вскочила, задвинула ящики, влезла в джинсы и майку, схватила сумку, запихнула туда эти три счета, и бегом-бегом, едва закрыв ключом незнакомый замок, и недоброжелательно отметив, что записку с просьбой бросить ключ в почтовый ящик герой-любовник успел-таки начиркать, помчалась на улицу.

На тротуаре Александра оглянулась. Легко сказано, а где их сделать, эти копии? На противоположной стороне бульвара виднелась контора по продаже квартир. Сашка перебежала через улицу, едва увильнув от такси, толкнула залепленную фотографиями недвижимости дверь, и с очаровательной улыбкой умоляюще попросила девушку секретаршу разрешить ей, разумеется за плату, сделать три срочных снимка. Та небрежно указала на ксерокс. Сашка начала переснимать, естественно, ни хрена не получалось. Девушка лениво встала, подошла, и равнодушно отщелкала ей три снимка. Александра собрала все трясущимися руками, три раза подняла крышку машинки, проверить, не забыла ли внутри оригинала, оглядела все вокруг стола, не завалилась ли куда лишняя копия, и наконец, немного успокоившись, сунула служащей пять шекелей. Секретарша поблагодарила ее кивком головы, возвращаясь к своей телефонной болтовне.

Александра взлетела на четвертый этаж, невзирая на сердце, готовое выпрыгнуть из груди, отперла дверь и осторожно прислушалась. Что она скажет, если Максим вдруг вернулся? Но в квартире было по-прежнему тихо. Захлопнула за собой дверь, прошла обратно к письменному столу, снова выдвинула нижний ящик, и стала дрожащими руками пытаться аккуратно засунуть обратно вытащенные ею бланки. Вдруг она услышала в квартире шаги. Ее облило холодной волной страха, сердце едва не выпрыгнуло из груди, и она замерла, пока не сообразила, что шаги раздаются из квартиры наверху. Потребовалось некоторое время, чтобы вытереть пот и прийти в себя, в конце концов, каким-то чудом ей удалось втиснуть обратно проклятые бумаги. Вставила на место ящик, и попыталась, насколько было возможно, вернуть всему столу первозданный вид. Ни одной лишней минуты ей больше не хотелось оставаться в этой проклятой квартире. Быстро покидала все свое барахло в огромную кожаную сумку, перекинула ее через плечо и вылетела на улицу. Сев, наконец, за руль, Александра все же немного успокоилась. Всю дорогу до Иерусалима она пыталась обдумать создавшуюся ситуацию, даже не включая любимой музыки.

Она что- то знает про Максима. Она знает про него, что он, по-видимому, получал и продолжает получать от кого-то деньги, которые прячет на швейцарском счету. Поскольку он дипломат, работавший за границей и собирающийся служить в израильском посольстве в Москве, то, вполне вероятно, что деньги эти он получает за продажу каких-то секретных сведений. Кому-то. Арабам? Вряд ли. Скорее русским. То есть, проще говоря, он шпион. У нее есть доказательства. Интересно, кому и что он может рассказать? Что стоит этих 450 тысяч франков? Сколько виз выдал Натив российским евреям? Смешно. С кем он может быть связан? Сашка не знала, сколько это точно -450 тысяч, но все же сумма как-то невольно вызывала ее уважение. Молодец, Максимка! На проверку вовсе не такой отчаянный патриот, какого из себя корчит! И не так-то беден, как кажется! А она еще собиралась приглашать его в рестораны! Что делать с этой информацией? Существуют две возможности - донести на него или шантажировать. Донести - это значит потерять и его и всякий шанс с его помощью попасть в Москву и приобрести необходимый социальный статус, который мог бы ей позволить завязать правильные знакомства и сделать следующий рывок в ее карьере. Шантажировать? Вообще-то, шантажировать шпионов может оказаться опасным. Но мысль о том, что напыщенный, самодовольный, интеллигентный, влюбленный Максим может быть ей опасным, Сашке показалась не слишком серьезной. Станет ли он сообщать своим хозяевам о том, что разоблачен? Следует надеяться, что нет, особенно если она убедит его, что это совсем не в его интересах, и что в случае какого-либо несчастного случая все документы прямиком попадут прямо в прессу! Да, да! Она оставит Мурке копии. Или хотя бы скажет ему, что оставила. И надо ему напомнить, что у Мурки есть покровитель - Арнон, израильский герой, связанный в Израиле со всеми. И тут Сашка вдруг вспомнила, что она обещала Вадиму свести его с Арноном, и что именно Максим сообщил ей, что Вадим из Израиля свалил, но с ним остался в связи… В этот момент какая-то сволочь резко свернула прямо перед ее носом, едва в нее не врезавшись, и лихорадочная нить Сашкиных соображений оборвалась. Так недолго погибнуть и без всякой помощи иностранных разведструктур… Александра переключила свое внимание на заполненное машинами шоссе Тель-Авив-Иерусалим, но какая-то недодуманная мысль продолжала биться где-то в глубинах ее сознания. «Я подумаю об этом потом», - решила смелая последовательница Скарлетт О’Хары.

Был выходной,за долгое время впервые свободный от дежурств, и Сергей с утра поехал в спортклуб. Моросил мелкий дождичек, и бегать на улице не хотелось. Как всегда по воскресеньям, стоянка у спортклуба была забита. Все атлеты поиски полезного для здоровья движения начинают с того, что двигают пару тонн железа, нажимая на педаль газа. Он приткнул свой Z350 в последнем ряду, вошел в клуб, кивком поздоровался с тренером Майком и поднялся в общий зал. Сегодня ему повезло, он не только успел занять последний свободный трейдмил, но еще и умудрился оказаться прямо позади двух стройных девушек в шортах и крохотных маечках, карабкавшихся на бесконечные ступеньки.

В последнее время Сергей начал тренироваться к массовому забегу на двадцать миль вдоль озера, который должен был состояться в Милуоки через две недели. Как правило, во время бега на трейдмиле он слушал в наушниках СиЭнЭн, но сегодня, ввиду Муркиного приезда, ему необходимо было обдумать ситуацию с Дженнифер. С ней неизбежен серьезный разговор. В любом случае пора заканчивать эти отношения. Жалко ее, славная девушка. И хорошенькая - курносая ладненькая спортивная блондинка со сверкающей улыбкой. Их таких здесь специально выпекают для заслуженных работников медфронта. Правильная добрая простая девушка. Из нее получилась бы хорошая жена и мать. Для кого-нибудь другого. С самого начала они были бесконечно чужими. Просто Джен слишком хорошо воспитана и слишком вежлива, чтобы даже самой себе признаться, что ей он чужд хотя бы даже потому что умудрился быть одновременно и эмигрантом, и евреем, и атеистом. Нет, допусти он это, она бы с энтузиазмом принялась за изучение русского языка, и потом всю жизнь сопровождала бы его в русскую компанию, терпеливо высиживая вечера с застывшей улыбкой, ни хрена не понимая и время от времени вставляя что-то невразумительное не в том роде и падеже. И насчет детей она бы пошла на разумный компромисс - например, по субботам вся счастливая семья пойдет в синагогу, а по воскресеньям - в церковь. И заседала бы в различных родительских и поселковых комитетах, и участвовала бы во всякого рода волонтерской деятельности, и возила бы их детей на всевозможные кружки - от плавания и до коньков, даже в русскую школу возила бы их неуклонно, чтобы не теряли связь со своими традициями, а в свое свободное время посещала бы какие-нибудь курсы лепки конфет и шитья мягких игрушек. И участвовала бы в товарищеском конкурсе на самый ухоженный газон в микрорайоне… И продолжала бы посещать спортклуб, и надолго оставалась бы такой же - стройной, здоровой, уравновешенной… А теперь он должен положить конец всем этим ее возможностям… Конечно, он никогда ей ничего не обещал, но мечтать-то девушкам не запретишь, и наблюдая жизнь вокруг, он приблизительно представлял себе, к чему может стремиться хорошая милая девушка-техник-радиолог, закрутившая роман с врачом. По ее представлениям, в один прекрасный день за ужином при свечах в ресторане он должен был извлечь из нагрудного кармана маленькую коробочку, а она должна была ахнуть от долгожданной неожиданности, и открыть эту коробочку, и, оценив его чувство в прямой зависимости от количества каратов, ответить взволнованным: «Йес!». А вместо этого у них уже состоялся один такой тяжелый разговор, когда он вернулся из Минска. Он уже тогда совершенно заболел Муркой, и понял, что невольно использует Джен, и предложил ей расстаться. Она тогда плакала, и ему было мучительно жалко ее. Все-таки очень славная девка! Честная, правильная, вежливая. Со всеми достоинствами американского среднего класса - найдет кошелек, непременно принесет в полицию, презервативами пользуется без малейшего смущения, обожает анализировать вслух их секс, гигиеничная, как пациент перед операцией, и пахнет исключительно мылом и дезодорантом. Одета зимой в джинсы и свет-шёрт, летом - в шорты и ти-шёрт. Спортсменка сама, и отчаянный болельщик, обожает телевидение, журнальчики про кинозвезд, постоянно читает какую-то литературу, долженствующую улучшить ее отношения с Богом и прочими окружающими, родители живут на восточном побережье, в ресторане всегда разбирает тарелку салата на составные части, и съедает только особо питательные ингредиенты, регулярно посещает дантиста, аккуратно чистит ниткой между зубами, щедро жертвует из своей небольшой зарплаты на местных бездомных котов, и немножко еще на нужды страждущих Африки, предварительно как-то выяснив у него, где это и что это за страна такая - Эфиопия? Когда он как-то выразил опасение, что свистнут посылку, которую почтальон оставил перед входом в ее квартиру, она только подивилась неумеренной фантазии его криминального воображения и твердо заявила, что это совершенно невозможно, потому что это «эгенст федерал лоу», то есть, супротив федерального закона. А случись так, что он совершил бы что-нибудь «эгентс федерал лоу», она первая, обливаясь слезами, честно дала бы против него показания (не лгать же на Библии!), зато потом носила бы ему передачи в тюрьму… Дженнифер представляла собой квинтэссенцию достижений правильного, благополучного общества, англо-саксонской протестантской цивилизации. Отрицание ее было отрицанием его новой родины. Но проблема-то была в том, что он был продуктом советской, а потом эмигрантской реальности, и в сравнении с этой девушкой сам себе порой казался каким-то аморальным циником. С его точки зрения, роскошь производства таких людей, как Дженнифер, мог позволить себе только рай для дураков, а он то ли был недостаточно дурак, то ли грехи в этот рай не пускали.

Когда он вернулся от Мурки из Иерусалима несолоно хлебавши, отношения с Джен опять каким-то образом возобновились, и оставалось только надеяться, что на этот раз без иллюзий с ее стороны. Некоторое время он честно пытался фиксироваться на ее достоинствах - работящая, честная, добрая, любит секс. Но чужая, чужая, как марсианин. Мурка - богема, лентяйка, которая пытается жить по принципу «сидеть лучше, чем стоять, а лежать - лучше, чем сидеть», узурпировав полюбившийся ей лозунг гостиничной сети: «Ночи для сна, а дни - для отдыха», последний раз занимавшаяся спортом в школе еще до наступления половой зрелости, при этом уплетавшая все подряд, главное - чтобы много, бравировавшая всякими глупостями, вроде того, что чересчур частое мытье грозить смыть с тела необходимый защитный слой микробов, и заявлявшая, что не настолько себя любит, чтобы бросить курить; эта Мурка, которую никак нельзя представить себе вырезающей из уикендной газеты и воплощающей наяву «Меню на всю неделю», эта Мурка лишила его сна и покоя.

Сергей сбавил скорость дорожки до семи миль в час и уменьшил градус подъема, но сердце все равно билось сильнее при воспоминании о Мурке, ее тонких руках, черных волосах и выпиравшей из платья груди, о ее мягких губах и лукавой улыбке, открывавшей чуть неровный зуб. Она и есть настоящая мурочка - ласковый котенок. Когда Сергей о ней думает, его охватывает прилив нежности, и чем дальше она от совершенства, тем почему-то ему роднее.

Едва закончив разговор, Мурка бросилась собирать чемодан. Хоть до первого сентября оставалось почти 3 недели, сам процесс собирания уже как-то начинал путешествие. И к тому же, наконец-то она сможет взять с собой свои самые красивые и любимые вещи: и дивную полупрозрачную юбку любимого цвета «нейви», и шелковое платье с открытой спиной. Оно было недооценено Вадимом, но может ему (платью, конечно, не Вадиму), как и самой Муре, тоже полагался еще один шанс. И льняной сарафан, нет, нет, сарафан Сергей уже видел, значит - черное платье в розах. Черт, шкаф набит, а как выбрать, в чем ехать, так ничего нет! Мурка сновала по квартире, ошеломленная тем, как все замечательно получилось, и тем, что сейчас в мире есть кто-то, кто ее очень-очень ждет.