Но в таком случае, это должно быть хорошо для него, Оби-Вана?

Вслед за этим вопросом к себе его тут же вырвало вопросом вслух:

– Но сюда меня вернуло – зачем?

– Очень хороший вопрос, - сказала она. – Зачем.

Какое-то время они просто смотрели друг на друга.

– Миссия должна быть выполнена, - мягко сказала Рина. – Ей ничто не должно помешать.

Бен без удивления воспринял её слова. Мозг дёрнулся – как-то рефлекторно. А потом это прошло.

– Да, - проговорил он. – Миссия должна была быть выполнена. Раньше или позже.

Обессилев от предыдущего штормового диалога, он давно сидел. А теперь встал и неторопливо прошёлся по комнате. Не обращая внимания на мышцы, которые по всей логике должны были болеть и не подчиняться.

Они подчинялись и не болели.

– Зачем ты так разговаривала со мной? – спросил он. – Ради чего?

– Какая великая цель сподвигла меня на словесное мордобитие? – усмехнулась Рина. – Никакой. Я говорила тебе правду, только правду и ничего, кроме правды. О том, что я думаю об этом мире и нашем месте в нём. И ещё мне надо было куда-то выплеснуть остаточную жажду разрушения. Словесный эквивалент – не такая плохая вещь.

– Ты действительно убиваешь, не думая?

– Иногда думаю, - коротко фыркнула она. – Когда никто не отключает мне мозги. Впервые я замочила два полных корабля живых существ в четыре года, - произнесла она хладнокровно. – Интересно, какая судьба ждала бы такое существо, как я, в твоём Ордене?

Оби-Ван вздрогнул. Невольно зацепился взглядом за её усмешку. Успокоился.

– Сельхозкорпус. Или… мы ведь не убиваем детей, только в случае самообороны. Если бы тебе было четыре и ты такое устроила… могли бы уничтожить, чтобы прекратить. В сам момент твоей активности. А если нет, то попытались бы перевоспитать. Перенаправить энергию. Поставить блок.

– Или?

– Извини?

– Или сельхозкорпус – или? – поинтересовалась Рина, полностью проигнорировав его рассуждения о блоках и перевоспитаниях.

– Я уже тебе говорил: переделать.

Она улыбалась. Смотрела на него и улыбалась.

– Я такой прозрачный? – с досадой сказал Бен.

– Не знаю, - ответила она. – Но иногда мне кажется, что я понимаю.

– Что?

– Кого. Тебя.

– В чём? – он с изумлением обнаружил, что тоже улыбается.

– В чём-то настоящем.

Оби-Ван вздрогнул.

– Или бы перевоспитали, - сказал он. – Как меня.

– Ага, - сказала Рина. – Понятно.

Он отвернулся.

– Я находился на самом верху, - сказал он в стену. – На самом верху, в управленческой верхушке Ордена джедаев… Ты вообще имеешь хоть какое-то представление об Ордене? – повернулся он к ней.

– Весьма неплохое, надеюсь.

– О его организации?

– Грубо говоря, там была та самая управленческая верхушка и основная масса. К управленцам относился не Совет, точней, не только. Это было определённое количество джедаев, которые как направляли Орден во внешнем мире, так управляли теми, кто в него входил. Группа политиков, психологов, идеологов. Туда же примыкали некоторые научные работники, философы, учителя. Собственно, официальный статус джедая внутри Ордена фактического значения не имел. В условно говоря управленческую группу мог войти любой.

– Кто тебе об этом говорил?

– Как кто? Мастер.

– Вейдер?

Рина кивнула и усмехнулась. Усмешка вышла такой, что он невольно отвёл взгляд.

– Старые раны болят похуже новых, - сказала она без удивления.

– Откуда тебе знать?

– Знаю.

Он снова отвёл взгляд.

– Ты прячешь глаза каждый раз, когда хочешь солгать себе.

Он покачал головой:

– Нет. Каждый раз, когда пытаюсь найти правду. Для себя.

Она подумала:

– Наверно.

Он повернул голову и взглянул на неё. Тоже задумчиво.

– Всё это достаточно сложно, - сказал он. – Сложно, мерзко и невероятно больно. И вряд ли ты меня поймёшь. Ты когда-нибудь входила в стан побеждённых? Нет, я сейчас говорю не о проигранной войне. Не о том, где был Палпатин, пока не сумел захватить власть. Я говорю о внутреннем поражении. Когда сдаёшься, убеждая себя, что сдача – это хитрость, которая поможет собрать силы для дальнейшего боя. Но проходит год, пять лет, десять, двадцать лет – и ничего. Потому что уже не хочешь бороться. И то, что принял якобы насильно, становится частью тебя. Я очень хотел жить, знаешь, - сказал он с застывшей кривой усмешкой. – Я невероятно хотел жить. Что ты знаешь о тех, кого победили. Ты никогда не была среди нас. Ты – и твой мастер.