– Не звал, а вызывал, - поправил Котов и указал на стул.
– Был у меня товарищ из райотдела...

– Косинов! Он от вас ко мне зашел, кой-какую информацию сверить.

"Все же надо приструнить! Должен был спросить у меня разрешение на разговор, а не спросил. Проведем выборы, надо поправлять, всех поправлять и Федоровского тоже. Распустились!" - подумал Котов, но своего недовольства подчиненному показывать не стал.

– Если верить товарищам, то в целом по городу ситуация сложная, но в частности по нашему району дела не так уж безнадежны, - сказал Котов.

– По выборам в райсовет от 75 до 80 процентов гарантированы. Наши оценки совпали с тем, что есть у Косинова. Но по городским избирательным округам...

– О них пусть город печется, это их забота. Мы чужие каштаны из огня таскать не будем. По результатам всем станет ясно: кто работает, а кто языком треплет. Как англичане говорят: "Ху-из-ху", - Котов выдавил из себя подобие улыбки.
– А дальнейшее - в оргвыводах!

– По митингу я уже дал все команды. Наши люди выйдут с демократическими лозунгами на проезжую часть и перекроют движение. Телевидение и корреспонденты все отфиксируют и покажут людям, кто помешал им нормально добраться куда надо. Очень удачно, что начало сборища подпирает под плановый перерыв в расписании электричек. Кто поедет за город, часа три потеряет. Представляю, как пенсионеры поблагодарят неформалов, - засмеялся Федоровский.
– А нам каждый голосочек - на вес золота. Так и победим, Виктор Михайлович, наверняка победим!

– Мы-то победим, иначе быть не может, - вздохнул Котов.
– Но один район погоды не сделает. Район - не город, а город - не вся страна. Нужно бить по верхам. Пока Мишка-в-головку-меченый верховодит, толку не будет. Из ЦК мне сигнализировали, что он новую пакость задумал. На Съезде хочет сдать 6-ю статью Конституции, нашей Советской Конституции, за которую люди кровь проливали, жизнь свою миллионами ложили. А он хочет все это сдать за тридцать Иудиных серебреников. Хочет, чтобы за это его Президентом сделали. Сколько наш народ вынес, какие победы одержал - и без всяких президентов. А этот вдруг придумал. Но не выйдет! Не пройдет такая штука. Я сам в Москву поеду, что смогу сделаю. А ты согласен с оценкой положения?
– неожиданным вопросом закончил Котов.

– Согласен, Виктор Михайлович!
– побледнев, тихо ответил Федоровский.
– Другого пути нет!

4.2 МЫ ЛЕТИМ ПОД УКЛОН, ДАВИМ ГАЗ НА КРУТОМ ВИРАЖЕ

– Никто не спорит, что нельзя допустить этот шабаш, тем более накануне выборов. Но есть ли твердая гарантия, что наше и ваше участие в этих, - как вы говорите, - в пресекательных мероприятиях не выплывет наружу?
– спросил Гидаспов.

– Если бы операция проводилась только нашими сотрудниками, то гарантия безусловная, на все сто процентов. Однако Управление такими силами не располагает даже если задействовать по максимуму доверенных лиц и определенную часть конфидентов. Именно поэтому запланировано привлечь более широкий контингент, включая комсомольский и партийный идеологический актив, а также членов ряда контролируемых общественных организаций. В такой ситуации исключить утечку информации невозможно и, следовательно, ненужно. Другое дело явные доказательства нашего участия: их быть не может и не будет. Это я гарантирую абсолютно, - будто на одном выдохе ответил Сурков.

Гидаспов молчал, перебирая лежавшие перед ним разноцветные карандаши, и Сурков решил, что пора переходить к следующему вопросу.

– Борис Вениаминович, вы просили доложить по ситуации со Съездом, начал он, но Гидаспов вдруг нацелил в его сторону острие синего карандаша.

– Надо закончить с митингом. Вы просчитали последствия утечки информации? Политические последствия?

– Да, такая работа выполнена. Оценки базируются на подсчете информационных возможностей противной стороны, включая устные каналы передачи информации, а также вышедшие из-под контроля газеты, радио- и телепередачи типа "600 секунд"* и "Пятого колеса"...

– Слухи о бесконтрольности "600 секунд" сильно преувеличены, улыбнувшись, заметил Гидаспов.

– ... по нашим подсчетам сведения распространятся среди подавляющей части населения за три, максимум - четыре, дня, - закончил Сурков.

– Я спросил о политических последствиях, - напомнил Гидаспов.

– Мы не располагаем методами, позволяющими давать точные оценки, однако наши специалисты считают, что на результаты голосования это не повлияет.

Мнения специалистов Сурков не знал потому, что таких специалистов у него не было, но говорить об этом первому секретарю Обкома было нельзя, а сказать "Я считаю..." показалось недипломатично. "На самом деле на итоги выборов уже ничто не повлияет, разумеется, кроме их отмены", - подумал генерал.

– Боюсь, ваши специалисты ошибаются, - сказал Гидаспов и, сощурившись, чтобы не надевать очки, заглянул в лежавшую перед ним бумагу.
– Ваш вариант очень опасен, да, очень опасен. Мы рискуем прогреметь на весь Союз, причем скверно прогреметь, как уже случилось с нашим митингом. Его ославили на весь Союз как отрыжку сталинизма и навязали имя собственное: "гидасповский"! А какие-то оголтелые мерзавцы умудрились прилепить мне кличку "Гестапов". Согласитесь, что при всей вздорности, узнавать такое радости мало.

– В наших сводках ничего подобного не было, - возмутился Сурков, прекрасно знавший, что первый секретарь Обкома ничуть не преувеличивает.

– Да, в еженедельных справках, которые поступают в Обком, этого не было. Но я узнал из других, не менее надежных источников. По-человечески вас понимаю - вы не хотели меня расстраивать. С одной стороны я ценю вашу деликатность, но с другой - имею основания думать, что мое УКГБ может лукавить: что-то скрыть, а что-то подать в искаженном свете.

Сурков вспомнил о разносах и выволочках, которые по разным поводам устраивал ему Гидаспов, но говорить об этом или даже дать понять, что он таит обиду, было совершенно ненужно и вредно.