Шрифт:
– Фу, какая гадость, – с отвращением промолвил Александр Александрович. – И великий князь туда же! Мало ему Кузнецовой. Воистину, куда конь с копытом, туда и рак с клешней… Ну да теперь с ним все кончено…
Да, отставка Константина Николаевича с поста председателя Государственного совета и управляющего морским министерством состоялась еще в конце марта.
– Я не могу видеть его. Пусть уедет куда хочет, – заявил Александр III своему брату Владимиру Александровичу.
Его отвращало от дяди Кости многое. Во-первых, уже то, что великий князь не расставался со своей многолетней любовницей Кузнецовой. Молодому государю уже были известны слова дяди: «Не могу же я ради прихоти императора бросить женщину, которая вполне отдалась мне, от которой имею детей и которой я обязан пятнадцатью годами счастья». А во-вторых, гнев царя вызвало сообщение, что сын Константина Николаевича, великий князь и его кузен Николай Константинович, похитил у своей матери драгоценные бриллианты. Правда, существовало предположение, будто бы Николай Константинович страдал клептоманией, случаи которой встречались в Альтенбургском доме. [133] Но решение императора было суровым. Он повелел заточить кузена в крепость в Павловске, а затем выслал его в Оренбургскую губернию, где великий князь вскоре женился на дочери какого-то полицеймейстера.
133
…Николай Константинович страдал клептоманией, случаи которой встречались в Альтенбургском доме. – Клептомания – непреодолимое, болезненное стремление к воровству, связанное с некоторыми психическими заболеваниями. Альтенбургский дом – династическая фамилия, стоящая у власти в Саксен-Альтенбурге, герцогстве и союзном государстве Германской империи. Мать Николая Константиновича (жена Константина Николаевича) великая княгиня Александра Иосифовна – урожденная принцесса Саксен-Альтенбургская Августа.
В свой черед Константин Николаевич накануне отъезда или, лучше сказать, высылки не преминул съязвить в деликатной форме относительно способностей и воспитания своего венценосного племянника, хоть и начал с характеристики его брата.
– Беда его в том, – сказал он о великом князе Павле Александровиче Лорису, – что племянник недалек, ленив и малообразован, даже в светском отношении. Все внимание покойного государя и императрицы было обращено на воспитание цесаревича Николая Александровича, который был чуть не совершенство. Нынешний же государь и Владимир Александрович в детстве и юности были предоставлены почти исключительно сами себе. И Павлик пошел по их стопам…
Назревал семейный скандал, в существо которого граф Михаил Тариэлович совать свой длинный нос не собирался.
– Как проводится расследование злодеяния? – внезапно спросил император. – Константин Петрович сообщил мне о слабости председателя суда, который дозволяет убийцам вдаваться в подробные объяснения их воззрений. Я уже вызвал Набокова. Ваше мнение, граф?
– Ваше величество! Обер-прокурор Священного Синода не совсем прав. Председатель Фукс действительно несколько вял. Но несмотря на его мягкость, никаких неприличий в суде не происходит, – отвечал Лорис. – Я предложил Победоносцеву самому отправиться на заседание, чтобы убедиться в этом. Но он отказался, сославшись на занятость…
Император вынул из стопки несколько листков.
– Брат Сергей Александрович передал мне ужасное письмо графа Льва Николаевича Толстого. [134]
Он еще раз пробежал глазами по строчкам:
«Я, ничтожный, непризванный и слабый, плохой человек, пишу русскому императору и советую ему, что ему делать в самых сложных, трудных обстоятельствах, которые когда-либо бывали. Я чувствую, как это странно, неприлично, дерзко, и все-таки пишу.<…>
…Отца вашего, царя русского, сделавшего много добра и всегда желавшего добра людям, старого, доброго человека, бесчеловечно изувечили и убили не личные враги его, но враги существующего порядка вещей; убили во имя какого-то блага всего человечества…»
134
…ужасное письмо графа Льва Николаевича Толстого. – Далее автор романа цитирует текст, представляющий собою черновик письма, отправленного Александру III и до сих пор не обнаруженного. Черновик датирован 8–15 марта 1881, днями судебного процесса над участниками террористического акта против государя императора. Письмо, адресованное царю, Толстой переслал Н. Н. Страхову, сопроводив его двумя другими письмами – лично Страхову и на имя К. П. Победоносцева, последнему с «трудной просьбой» передать его Александру III. На письме Толстого Страхову С. А. Толстая сделала приписку: спросить «мнение Победоносцева, не может ли это письмо (Александру III. – В. В.) вызвать в государе какие-нибудь неприятные чувства или недоброжелательство к Льву Николаевичу. В таком случае, ради Бога, не допускайте письмо до государя». Победоносцев, познакомившись с письмом Толстого Александру III, отказался передать его по назначению. Тогда Страхов прибегнул к помощи профессора истории К. Н. Бестужева-Рюмина, тот, в свою очередь, обратился к великому князю Сергею Александровичу, который и вручил письмо царю. Александр III Толстому не ответил, но, по свидетельству С. А. Толстой, «велел сказать графу Льву Николаевичу Толстому, что если б покушение было на него самого, он мог бы помиловать, но убийц отца он не имеет права простить» (см. об этом: Толстой Л. Н. Собр. соч.: В 22 т. Т. 18. М., 1984. С. 878–890).
Александр Александрович с трудом проглотил комок в горле.
«Вы стали на его место, и перед вами те враги, которые отравляли жизнь вашего отца и погубили его. Они враги ваши потому, что вы занимаете место вашего отца, и для того мнимого общего блага, которого они ищут, они должны желать убить и вас.<…>
Отдайте добро за зло, не противьтесь злу, всем простите.
Это и только это надо делать, это воля Бога».
Император вновь положил листки в стопку.
– Граф Толстой обращается к Евангелию, чтобы убедить меня простить убийц. Если бы они совершили покушение на меня – другое дело. Но они убили моего отца, моего пап'a. – Он не удержался и беззвучно всхлипнул. – Простите, граф. – Государь вытер тыльной стороной ладони глаза и твердо заключил: – Я оставил письмо без ответа…
Воцарилась пауза.
– А что творится в Петербурге? – заметно гневаясь, продолжал Александр Александрович. – Какой-то молодой человек Соловьев [135] произнес речь в Соляном городке против смертной казни, и ему все аплодировали! Какой позор! Говорят, что нашелся только один – отставной военный. Он подошел к этому оратору и погрозил ему кулаком. В дни, когда судят убийц моего отца, этот Соловьев настраивает общественное мнение в защиту злодеев…
– Это сын историка, Сергея Михайловича, – вставил Лорис-Меликов.
135
Какой-то молодой человек Соловьев… – Соловьев Владимир Сергеевич (1853–1900), сын историка С. М. Соловьева, философ, богослов, литературный критик, поэт и публицист; профессор, в 1880–1882 читал лекции в столичном университете и на Высших женских курсах. В конце марта 1881 выступил с публичной лекцией в Кредитном обществе, в которой – в связи с судебным процессом над «первомартовцами» – призывал к отмене смертной казни. «Сегодня судятся, – говорил Соловьев, – и, вероятно, будут осуждены – на смерть убийцы царя. Царь может простить их и, если он действительно чувствует свою связь с народом, он должен простить. Народ русский не признает двух правд. Если он признает правду Божию за правду, то другой для него нет, а правда Божия говорит: „Не убий“. Если можно допускать смерть как уклонение от недостижимого идеала, убийство для самообороны, для защиты, то убийство холодное над безоружным – претит душе народа. Вот великая минута самоосуждения – или самооправдания. Пусть царь и самодержец России заявит на деле, что он прежде всего христианин, а как вождь христианского народа он обязан быть христианином». Министр внутренних дел М. Т. Лорис-Меликов записал на своем докладе о соловьевской речи следующую резолюцию Александра III: «Государь император, по Всеподданнейшему докладу, Высочайше повелеть мне соизволил, чтобы г. Соловьеву, через посредство Министра народного просвещения, сделано было внушение за неуместные суждения, высказанные им в публичной лекции по поводу преступления 1 марта, и, независимо от сего, предложено было воздержаться на некоторое время, по усмотрению того же Министра, от публичных лекций» (см. об этом: Соловьев В. С. Соч.: В 2 т. Т. 1. М., 1989. С. 39–42, 648).
Император встал и начал ходить по тесной комнатке. Лорис тоже поднялся, но государь приказал ему сесть.
– Моего учителя? Невероятно! Надо тщательно проверять, где за либеральными речами таится крамола!
– Кстати, ваше величество! – Граф Михаил Тариэлович достал из портфеля папку. – Соизволите просмотреть крамольные выписки из некоторых важных писем.
– Каких писем?
– Которые перлюстрировались в Тайной канцелярии.
– А зачем это мне? Чужие письма?!
– Но обратите внимание на имена…
– Не понимаю, – медленно отвечал император, вперив тяжелый взгляд в своего министра внутренних дел.
– Ваше величество! Вскрываемые письма прочитывались Екатериной Великой, государем Николаем Павловичем, а потом и вашим незабвенным, в Бозе почившим отцом. Так поступают во всех просвещенных странах Европы…
«Да ведь он глуп, – сказал себе царь. – Храбр, хитер, очень практичен. И как почти все либералы, самодоволен и глуп. И совсем не понимает меня. Лорис является в Гатчину вовсе не с серьезными докладами о делах, а скорее для болтовни. У него в запасе всегда различные фокусы и штучки. Я окончательно прозрел, что граф и его единомышленники опутывают меня, желая удалить Победоносцева…»