Последние слова Ронского, точно удар молнии подняли Игоря, пораженного таким, как ему казалось, беспримерным цинизмом собеседника. Не владея более собой, бледный, страшный в своем сыновнем гневе, рванулся он с места и с воплем: «Убью! Подлец!» — бросился на Ронского и нанес ему резкий, короткий и тяжелый удар в подбородок.

Ронский повалился назад и с размаху стукнулся головой о ребристую спинку скамьи. Превозмогая сразу сковавшую череп сильную боль, он все же нашел в себе силы, чтобы нанести Игорю стремительный удар каблуком в живот.

С глухим стоном младший Стогов рухнул на землю. Последнее, что он еще успел увидеть, был неизвестно откуда появившийся человек со свистком в руке…

Виктор Васильевич Булавин стал действительным членом Академии наук СССР сравнительно недавно. Был он еще молод для своего высокого и почетного научного звания. Далеко не всякий, кто встретил бы академика не в лаборатории или институте, догадался бы о том, что перед ним широко известный ученый. Его статной, хотя и немного грузной фигуре, казалось, было совсем неуютно и непривычно в просторном штатском костюме. Знакомые Булавина, глядя на него, подшучивали, что людям такого гвардейского роста и гвардейской выправки куда больше подходил бы в былые времена строгий военный мундир.

И лицо Булавина тоже, пожалуй, больше бы пристало какому-нибудь военачальнику. Почти сросшиеся у переносицы в одну прямую линию густые золотистые брови, чеканные грани губ и подбородка, перечеркнутый несколькими вертикальными линиями крутой, упрямый лоб, обрамленный слегка вьющимися, скрывающими седину волосами — все это свидетельствовало о сильной воле, решительности и незаурядном уме.

…В тот жаркий июньский полдень академик Булавин, одетый в легкие парусиновые брюки и вышитую украинским орнаментом белую рубаху с закатанными выше локтей рукавами, сидел за письменным столом на веранде своей подмосковной дачи. Этот день, свободный от многочисленных хлопот по институту, Виктор Васильевич решил посвятить работе над начатой совместно со Стоговым рукописью монографии «Некоторые проблемы термоядерной энергетики».

Не в первый раз лежала на рабочем столе академика стопа отпечатанных на пишущей машинке листков, заключенных в светло-желтую папку, но не было еще случая, чтобы вновь и вновь не перечитывал Булавин написанное темпераментным и образным стоговским языком вступление:

«Все вокруг нас — все, что окружает человека, — читал Булавин почти наизусть затверженные слова, — все, чем пользуется человек для утверждения своего господства над природой — есть не что иное, как аккумулированная на протяжении миллиардов лет существования Земли солнечная энергия».

«До сих пор, — писал далее Стогов, — люди более или менее интенсивно потребляли то, что было создано до них и без их участия теми всего лишь двумя миллиардными долями колоссального излучения солнечной энергии, которые достигают нашей планеты. Ныне же человечество достигло в своем развитии такого этапа, когда оно в состоянии помочь Солнцу. Уровень развития науки и техники, особенно в Советском Союзе, позволяет нам в любом уголке нашей планеты зажечь свое, Земное, созданное человеческими руками Солнце. И нет сомнения, что множество этих немеркнущих солнц, каждое мощностью в сотни миллионов, а возможно, и в миллиарды киловатт, в скором времени засияют во всех уголках Земли.

Невозможно переоценить значение этого величайшего научного достижения».

Поглощенный чтением, академик не сразу услышал негромкий, но нетерпеливый голос:

— Товарищ Булавин?

Булавин чуть удивленно и вместе с тем встревоженно поднял взгляд от рукописи. В доме академика существовал раз и навсегда заведенный порядок, по которому никто и ничто не вправе были отрывать Виктора Васильевича от его занятий. Этому несколько деспотичному принципу безропотно подчинялись домочадцы Булавина, этому правилу обязан был свято следовать всякий, кто входил в его дом.

Академик совсем было уже собрался резко отчитать святотатца, но, вглядевшись в посетителя, изменил свое намерение.

В нескольких шагах от стола, почтительно вытянувшись, стоял человек в полувоенном костюме. В его руке академик заметил запечатанный пятью сургучными печатями голубой пакет.

«Должно быть, действительно срочно, — подумал Виктор Васильевич, — иначе бы не послали фельдъегеря на дом». Поэтому Булавин проговорил без обычной в такие минуты ворчливости:

— Вы не ошиблись. Я действительно академик Булавин. Чем могу быть полезен?

— Предъявите, пожалуйста, удостоверение личности — вежливо, но настойчиво попросил курьер

Академик недоумевающе, теперь уже откровенно сердито хмыкнул, но все же открыл ящик стола, пошуршал в нем бумагами и протянул требуемый документ

Внимательно посмотрев врученный ему паспорт, пристально взглянув на все более хмурившегося академика, как бы сопоставляя черты его лица с изображением на фотографии, курьер протянул Булавину пакет:

— Распишитесь, пожалуйста, на конверте в получении. Не забудьте проставить часы.