— Знаешь, когда я только сюда попала, чуть не съела человека. Мне повезло, он остался жив. Так вот, несмотря даже на то, что он меня простил, я все равно ушла оттуда. И избегала любого общества, пока не нашла, как справиться с этой напастью, — я старательно избегала встречаться взглядом с оборотнем.

— Ты хочешь, чтобы я ушел?

— Да, хочу. Пока ты здесь, я боюсь оставить детей даже на несколько минут, — твердо сказала я. Понимаю, что поступаю жестоко, но не могу иначе: безопасность Рыси для меня важнее, чем даже справедливость. Марк помолчал, потом выбросил истерзанную травинку и тяжело вздохнул.

— Ладно. Я уйду.

Он еще немного посидел, ожидая моей реакции, но, поняв, что я не собираюсь ничего добавлять, еще раз вздохнул и, встав, пошел в сторону лагеря. Я смотрела ему вслед и думала. Ситуация повторялась, только теперь я была провожающим. И обошлась я с оборотнем гораздо менее благородно, чем когда-то Дмитрий со мной.

— Погоди. Если сможешь справиться с этим… — я потерла шею, слова отказывались звучать вслух. — Когда справишься с этим, возвращайся. Только не раньше, — последняя фраза дались гораздо легче. — Удачи тебе.

— Всего хорошего. И еще раз прости… если сможешь.

Оборотень действительно отсоединился, просто не поплыв дальше с караваном, а оставшись на месте нашей стоянки. Я смотрела на его одинокую фигуру и испытывала смешанные чувства: одновременно и облегчение… и стыд. Я солгала. Умолчала о том, что когда вновь присоединилась к людям, у меня тоже возникла проблема: я чуть не убила Росса. И не ушла после этого. Зеленокожий, несмотря на не самый лучший характер, не прогнал меня, хотя имел на это полное право. А я заставила Марка уйти. Хотя… если бы он напал на меня, вряд ли бы мое решение было бы столь непреклонно. Но он напал на Рысь. И даже несмотря на то, что им двигали слепые инстинкты, я не могу этого забыть и вновь попытаться наладить наши отношения.

Только через три дня, убедившись, что Марк не преследует свободных, я успокоилась настолько, что снова начала покидать плот на стоянках, оставляя детей на борту. А еще через некоторое время Дет сдался и вернулся-таки домой, но все еще старался держаться на максимально возможном расстоянии от кормящих матерей и младенцев.

Утром с одной из общаг донесся многоголосый вопль, а следом за ним громкий всплеск воды. Мы столпились у борта своего плота и с удивлением наблюдали множество человеческих тел в реке.

— Перевернулись они, что ли? — неуверенно предположил Маркус.

— Не похоже, навесы и вещи целы, — возразил Сева.

В это время полдюжины свободных выбрались обратно на плавсредство и, вскочив на ноги, с восторженными криками пересекли плот, стремясь запрыгнуть подальше в воду.

— Пираньи исчезли из реки, — радостная новость быстро разнеслась по всему каравану и вскоре возбужденное веселье охватило всех. Обрадовавшись возможности искупаться и поплавать без риска быть покусанными, народ забросил все дела, предаваясь новому удовольствию. Если бы вода не стекала в щели между бамбуковыми стеблями, то ко времени остановки развлекающиеся ученые затопили бы весь плот. Когда мы выбрались на берег, к нам подбежал мало знакомый мне мужчина с общаги и спросил, не против ли мы в честь такого события продлить привал до вечера и устроить всеобщий праздник. Конечно, у нас возражающих не нашлось, как, впрочем, и на других плотах.

Но сначала, разумеется, предстояло заняться повседневной задачей пополнения пищевых и непищевых запасов. Рощи на берегу уже почти не встречались, лишь изредка попадались отдельно стоящие деревья, даже заросли прибрежных кустов поредели. По этой причине хворост для костра стал в дефиците, но никто из свободных не переживал по этому поводу. Многие продукты ели прямо сырыми (в том числе свежее мясо и рыбу), дерево частично заменили сухой травой, которой вполне хватало на самую необходимую готовку. Лишь по ночам на каждом плоту неизменно светился маленький сигнальный костер.

С питанием же проблем не возникало: водоросли и высшая водная растительность, зелень трав и листья кустарников, корни, ягоды, орешки, то тут, то там попадающиеся на мелких кустарничках, бобы, часто встречающиеся шаровидные наросты на травах и зерна злаков составляли основу растительной части рациона. Животную часть вполне обеспечивала рыба, лягушки, змеи, моллюски, черви и насекомые, а также некрупные птицы и звери, когда таковых удавалось добыть. Уже несколько дней как на стоянках шла активная охота за птичьими и рептильными яйцами. Кладки птиц удавалось отыскать в гнездах: примитивных, типа ямки в земле, выложенной подстилкой, обычно под небольшими кочками травы, — и в норах: более сложных, сплетенных из растительных волокон, шерсти и веточек, в гуще кустов; а яйца рептилий, кроме прочего, — закопанными на открытых песчаных пляжах. Некоторые ящерицы прикрепляли к высоким травинкам плетеные домики сферической, каплеобразной или грушевидной формы, а один из видов змей строил земляные крепости (судя по моим наблюдениям, скрепляя грунт твердеющей на воздухе слюной).

После того, как мы разобрались с бытовыми делами, началась подготовка к празднику: собиралась трава для костров, расчищались игровые площадки. Амазонки притащили со своего плота полутораметровую плетеную мишень, откуда-то появились криво вырезанные шахматы, шашки и домино, а также набор мячей и несколько колод карт, судя по всему, выбранных кем-то в качестве начального предмета. К моему удивлению, с одного из плотов вытащили гитару. Места для отдыха, где травяной покров был реже и жестче, покрывали плетеными циновками; Сева с Маркусом вытащили на берег два столика. Когда приготовления подошли к концу, люди ненадолго разбежались по домам и вскоре вернулись, украшенные бусами, браслетами и прочими самоделками. Даже я, хотя и понимала, что поделки из косточек и раковин совершенно не подходят к амулету-компьютеру и поясу-цепочке с ножом, не удержалась и нацепила на себя несколько ниток с нанизанными на них вишневого цвета бусинами-косточками.