А когда-то, говорят, здесь было большое русское село с избами, поставленными на века. Снесли в конце 60-х после пуска первого блока АЭС. Зачем? Не у кого спросить. Да и незачем, и так ясно. Атом-град, твою мать. А рабочие - в избах? Обслуживающий персонал современного города атомщиков. В избах, да? Шутите?

По-моему, мне повезло, что я лишь самым краешком своей молодой жизни застал те времена. А то быть бы мне в диссидентах. Не от злонамеренности, а от привычки задавать вопросы "зачем" и "почему" и самому же на них отвечать. А раньше - так вообще не исключено, что строил бы все эти рудники и комбинат "Североникель".

Отец у меня от водки сгорел. Да и один ли он! А может, и пили, чтобы не думать? И никаких вопросов не задавать. И соответственно - чтобы все эти "беломорканалы" и "североникели" не строить?

Эпоха дала мне возможность думать, о чем хочу. И говорить, о чем хочу. И даже выступать, о чем хочу, по телевидению, если сумею на него прорваться. А что, некоторые прорываются. Так что с эпохой мне, можно сказать, повезло. А вот со временем не очень. А Эпоха и Время - это как генерал и старшина. Генерал - он, конечно, куда как важней. Но приказы-то отдает старшина. И попробуй не выполнить. И сейчас мой старшина приказывал мне думать не о традициях советского градостроения, а о том, что через три часа мы окажемся не просто в ледяной воде озера Имандра, а вообще черт знает в каком мире, а господин Артист, его мать, изволят где-то гулять.

Времени еще, правда, было достаточно, так что можно было не дергаться. Я и постарался не дергаться. Ситуация, в общем и целом, кроме таких мелочей, как исчезнувший из номера Генриха "Экспрей", зажигалка Люси Жермен с радиопередатчиком и боевые патроны вместо холостых в нашем оружии, вроде бы не давала очень серьезных поводов для беспокойства. Все шло по плану. Подходы к АЭС и топографию самой станции мы изучили самым тщательным образом. Четыре раза съездили на нашем "рафике" в тайгу, километров за сорок от Полярных Зорь, и на одном из озер поплавали в гидрокостюмах. Они оказались безо всякого электроподогрева, вода обжигала, и после каждого получасового заплыва приходилось отогреваться не меньше двух часов. Утешало лишь то, что при захвате станции мы будем в воде не больше шести минут, не успеем продрогнуть.

Из всех нас опыт подводного плавания был лишь у Боцмана, еще с его службы в морской пехоте. Он и был поначалу нашим инструктором. Но очень быстро инициативу перехватил Док. Все у него получалось быстро и ловко. А когда он показал, как нужно обращаться с перепускным клапаном какой-то новой конструкции, о которой Боцман даже слыхом не слыхивал. Муха даже ахнул:

– Ты-то откуда об этом знаешь?!

На что Док лишь пожал плечами:

– Случайно узнал. Просто я любознательный человек. А любое знание благо. Смотришь, когда-нибудь и пригодится. Вот и пригодилось, как видишь.

В общем, все было нормально. Почти все. Но в самой этой нормальности было что-то не то. Полковник Голубков никаких новых "цэу" не давал, он тоже, вероятно, считал, что все идет как надо. А если и не считал, то не делился со мной своими соображениями. "Ничего сверх меры". Тоже мне, твою мать, дельфийский оракул!

Я заглянул к ребятам. Муха был в номере Боцмана, они смотрели по НТВ какой-то боевик с Чаком Норрисом и хохотали, как резаные. И верно, смешно: после любого удара, которыми осыпал противников герой фильма, их отправляли в больницу. Или даже сразу на кладбище. А тут они вскакивают и снова бросаются в бой. Балет. Я машинально отметил, что изображение четкое, картинка не дергалась. Недаром, видно, на местной студии какие-то немногословные умельцы из Москвы почти неделю возились, модернизируя оборудование. Об этом говорил весь народ, местные сердобольные бабульки подкармливали их картофельными шанежками и приставали с расспросами, а как будет да что. Шанежки умельцы охотно ели, а на расспросы отвечали коротко: "Все будет в норме, мамаша. Как надо, так все и будет".

Я немного полюбовался пируэтами непобедимого Норриса, порадовался, что ребята в форме, и пошел к Доку. Он стоял в своем номере у окна и смотрел, как городок затягивает туманная пелена, наползающая с озер. Типичная ленинградская белая ночь. Верней, петербургская. Но когда мне однажды пришлось увидеть ее, она была еще ленинградской.

– Артист где-то шляется, - сказал я. Ну, просто для того, чтобы что-то сказать.

– Он у Люси, - не оборачиваясь, ответил Док. Я насторожился:

– Вот как? Давно?

– Часа два уже. Если не больше. Я случайно увидел, как они вместе заходили в ее номер.

– Только этого нам не хватало! Генрих ему башку оторвет, когда узнает!

– Генрих уехал.

– Вернется и узнает. Ты видел, и другие могли увидеть!

– Не оторвет, - с усмешкой возразил Док, закончив обозревать заоконный пейзаж и удостоив меня своим вниманием.
– Артист оторвет ему гораздо быстрей. Но ты прав. Он выбрал не лучшее время для кобеляжа.

– И место тоже не лучшее, - добавил я.
– И объект не лучший.

– Ну почему? Объект-то как раз очень даже ничего... Знаешь, Сережа, что мне все это напоминает?
– спросил, помолчав. Док.

– Что все?
– уточнил я.

– Все, - повторил он.
– Все, что происходит. Вокруг нас. И вообще.

– Ну что?

– Режим радиомолчания. Напомнить, когда он бывает?

– Перед атакой. Или перед штурмом. Вопрос только один: кто кого собирается атаковать? Мы? Или нас?

– Да, это очень интересный вопрос, - согласился Док.
– Боюсь, что все-таки нас.