– Владимир, - представился Кащеев, когда мы остановились у его машины на окраине Мадрида и вышли навстречу.
– Как дела, ребята?

– Все в норме, - сказал я.- Надо быстро заправиться, и дальше на Лиссабон.

– Так вы действительно только вчера в полдень из Москвы выехали?
– с недоверием спросил Кащеев.

– Нет, - сказал я, посмотрев на часы, - теперь уже позавчера.

– Ну, я это и имел в виду. Лихо! Даже не верится! А сколько же вы километров накрутили?

Я взглянул на прибор.

– Если верить технике, то четыре тысячи двести четыре километра восемьсот тридцать метров. Это от центра Манежной площади.

– Ничего себе! Какая же средняя скорость?

– Это вы без нас, пожалуйста, посчитайте. Нам пора. Мадрид мы проехали за двадцать пять минут и в 3 часа 20 минут по московскому времени взяли курс на Лиссабон. Оставалось шестьсот пятьдесят четыре километра и из них четыреста для меня.

Виктор сидел рядом, а Соловьев, положив "бабу" под голову, мертвецки спал. Проезд Мадрида и смена мест так толком и не разбудили Виктора. Он все пытался открыть глаза, иногда это ему удавалось, но огромным усилием воли.

– Витек, ты не мучайся, поспи, - предложил я.
– Не волнуйся - я в полном порядке. Тут недавно Вовчик изнасиловал мой организм и выжал из него ведро адреналина, так что у меня ни в одном глазу. Будет плохо - я тебя толкну.

Уговаривать Виктора не пришлось, и секунду спустя он уже сопел. Я остался один на один с собой и скоростью.

"Дно" моего запаса показалось довольно быстро. Уже через полчаса связь с окружающим миром держалась лишь на "картинке" стремительно бегущего навстречу шоссе, все остальное надежно прикрывалось шорами безмерной усталоста. Я не пытался отвлечь себя воспоминаниями, потому как знал, что воспоминания еще быстрее приведут к забытью. Не заметишь, как прервется и эта последняя ниточка, которая связывает сейчас с бодрствованием. Можно попробовать массаж шеи, и я делал его, хотя тоже знал, к чему это приведет: на пять минут поможет, зато потом удержаться будет еще тяжелее.

Я свел к минимуму трату энергии. Даже магнитофон выключил, чтобы не напрягаться, выделяя звуки, идущие от тела машины и говорящие о его работе, его самочувствии, от звуков музыки, хоть и приятных, но посторонних, а потому ненужных. Я полурасслабил все мышцы, я не крутился и не ерзал на сиденье, потому, что знал: мой организм - маятник, чем сильнее я качну его в сторону бодрости, тем сильнее он нырнет следующим мгновением в провал небытия.

На какое-то мгновение я представил себе картину: на заднем сиденье, упав ничком, спит мужчина, на переднем сиденье справа, прислонив голову к стыку двери, спит сидя еще один, спит и водитель, не выпуская руля из рук и не снимая ноги с педали, мерное гудение мотора дополняет общую гармонию сна, и только ночной пейзаж, вырванный из тьмы прожекторами и с безумной скоростью несущийся навстречу, доводит эту сцену до полной фантасмагории.

Через какое-то время я стал понимать, что и без того тонкая нить, связывающая меня с реальностью, так истончилась, что стала почти пунктиром. Терять мне уже нечего, я выбрал все. Делаю последнее: выхожу из "анабиоза" и сильными движениями то левой, то правой руки начинаю массировать шею, затылок, предплечья. Этим я отдаю последнее. Через пятнадцать, максимум двадцать минут я свалюсь, но до этого Виктор должен прийти в себя. Будить, слава Богу, его не надо - от моих энергичных движений он встрепенулся и теперь подозрительно посматривает на меня.

– Ну как, Андреич, - спрашивает он, - потянешь еще?

– Да нет, я сдох. Минут десять у,тебя есть, чтобы войти в ритм. Разомнись немного.

Виктор разминается, нацеживает из термоса порцию чаю убийственной крепости с лимонником и включает магнитофон.

– Я готов!
– говорит он.

– Я тоже, - отвечаю, - но пару минут еще потерплю, а ты прикинь, как мы плетемся.

Виктор смотрит расстояние по прибору, карту, потом время.

– Ничего себе ты кусочек отхватил! Так мы до рассвета приедем.

Я резко торможу и не удерживаюсь от нотации:

– Витек! Сколько тебе раз говорить - никогда в пути не загадывай, за сколько одолеешь его.

– Виноват, Андреич! Больше не буду.

Я остановил машину, осмотрел ее всю внимательно, послушал, как бубнит разгоряченный мотор на холостых оборотах, - все мне понравилось!

– Ну, Витек, покатим дальше! Тронули.

Пристегиваясь ремнем и уже чувствуя, как подхватывает невесомость, я бросил:

– Сорок пять минут, не больше. И не жалей меня! Если хочешь, чтобы мы доехали.

В том, что он выдержит сорок пять минут, я не сомневался. Час...
– может быть, а больше не выдержит - выключится и не заметит даже, несмотря на всю осторожность. Поэтому я и сказал - сорок пять.

Проснулся я сразу, толчком. И тут же услышал в сотый раз от Высоцкого, что "мы нужны в Париже, как в бане пассатижи".

Виктор тем временем доходил. Он, как тонущий, который последним усилием воли выныривает на поверхность, обреченно открывает рот, но в легких уже вода, делал резкие движения туловищем вперед-назад и тут же обмякал, растекаясь по креслу. Потом опять конвульсивное движение... и взгляд тяжелел, подергивался пеленой...