Хотя огромное количество людей здесь ужасно крикливы, Америка могла бы научить Англию паре манер правил поведения. Официант Кертис и бизнесмен Боб олицетворяют собой все представления американцев о Британии и Европе. Боб был в Лондоне, и ему там понравилось, Кертис никогда не был за пределами Штатов, но хотел бы поехать в Канаду, где «говорят по-французски». Большинство американцев считают, что Канада должна стать частью Штатов, некоторые уверены, что так уже и есть, но очень незначительное число канадцев хотели бы присоединиться к США, а американцы этого не понимают.

Во время «меховой войны» 1812 года между Британией и Америкой, американская армия вошла в Онтарио, чтобы «освободить» своих канадских товарищей от британского ига. Надо полагать, они были крайне удивлены тем, что их встретили оружейными залпами вполне довольные своей жизнью канадцы, и им пришлось спасаться бегством на территорию США. И, как обычно, каждый канадец знает об этом инциденте, а в американских учебниках истории он просто игнорируется.

Общие знания Кертиса об Англии немного лучше его знаний о Канаде. У Англии есть этот быстрый самолет — «Конкорд», и еще большой корабль, «Куин Элизабет 2». Вообще-то их два, «Куин Элизабет 2», как вы знаете. Нет, я не знаю. Да-да, один ходит из Саутхемптона в Нью-Йорк, а другой плавает вокруг «Куррибов».

Позже я спросил у Кертиса, где в поезде телефон. Он посмотрел на меня как на сумасшедшего. Американцы могут захламить своим мусором космос, десять раз разрушить мир своим ядерным оружием, но не могут сделать простую вещь — установить в поезде телефон. Боб улыбается, слегка смущенно. Затем он начинает говорить о Лондоне и восторгается супермаркетом Сейнсбери, его восхищает все — от кредитных карточек до фотолабораторий, где все ваши фотографии из отпуска могут обработать меньше, чем за час. Я преисполняюсь патриотической гордости. Слезы наворачиваются у меня на глаза. Старая, добрая Родина. Мы умеем обрабатывать фотопленку. Но, в отличие от Америки, у нас все еще нет чековых книжек для левшей. Что-то здесь не так.

Ночью я смотрю в окно на мелькающие призрачные силуэты. Странные обломки на фоне холодного стекла. Мысленные поляроиды белых пустынных полей, брошенных «крайслеров», деревянных фермерских домов, окрашенных луной в серый цвет, черные линии телеграфных проводов, растянутых под белыми звездами. Время здесь остановилось. Америка — маленькая, уснувшая. Она готова дружить.

Поезд ползет через Бронкс со скоростью черепахи. Время ожидания проходит болезненно. Ну давай же, давай, я хочу выйти. Пассажиры пялятся в грязные окна, размышляя, — что если спрыгнуть здесь и отправиться на станцию метро. На проплывающих мимо станциях метро люди застыли в ожидании, уставившись на бегающих по рельсам крыс, думая, — что если они просто выпрыгнут. Погода хмурая и дождливая. Отпечатки рук на окне.

Если Калифорния была для меня совершенно чуждой, то здесь я чувствую себя как дома. Не только потому, что здесь я когда-то жил, но и потому что почерневшие кирпичи, мокрый бетон и депрессивность Нью-Йорка напоминают мне об Англии. Если ты можешь вообразить Вулверхэмптон, выглядящий так, точно в нем забастовали мусорщики, значит, ты можешь представить себе, как выглядит Бронкс. Слева мы видим мост через Гарлем, старый акведук, черный железнодорожный мост, отмечающий место под названием «Spuyten Duyvil» — голландское название — «Шипящий Дьявол».

Вагонное окно чернеет, как экран разбитого телевизора, мы въезжаем в тоннель Парк-Ривер-авеню и выплываем, точно много часов спустя, в залитые дождем, 100 % влажность, Гарлем, Манхэттен, затем, наконец, прибываем на Гранд-Сентрал. Темно, очень темно, несмотря на дневное время.

Впервые отправившись в Нью-Йорк в 1978 году, я ожидал лучшего. И был разочарован. Хотя мои знакомые, Джон Холстром, редактор влиятельного тогда журнала «Панк», Тиш и Снуки из магазина одежды «Manic Panic» на 8-й улице и группа «Sic Fux», были очень гостеприимны, через пару недель мне захотелось вернуться домой, в Лондон.

Мой идеализированный образ Нью-Йорка не подходил ни к какому другому городу: это был Мировой Город, превосходящий все другие, но мне оставалось гадать, а был ли это лучший из миров. Я воображал урбанистический глянец Ридли Скотта и изысканный декаданс Кристофера Ишервуда, а вместо этого получил образ отражения, перевернутую пирамиду. В меховом пальто и без штанов.

Это великий город, но целулоидный миф о Нью-Йорке важнее, чем реальность. По сравнению с застройками Лос-Анджелеса или даже Большого Лондона, остров Манхэттен, центр Нью-Йорка, кажется неожиданно маленьким, тесным городом, семь миллионов обитателей Нью-Йорка в основном живут в остальных четырех районах города. Когда вглядываешься в прекрасную линию горизонта старого мира — неизбежное последствие города больших идей на острове всего лишь в две мили шириной, ты не можешь не заметить, что даже небоскребы здесь карликовые по сравнению с новым зданиями Чикаго, Гонконга или Сингапура. Но Манхэттен все еще прекрасен в своей вертикальной протяженности и красоте, но уже не уникален. Офисные кварталы небоскребов даунтауна впечатляют, но лишь в той же степени, что и окаменевший скелет динозавра. Среди километров проводов компьютерных терминалов, факсов и прочего, город становится лишним. Функционализм современной архитектуры, возможно, — его погибель.

Даже печально известный уровень преступности здесь, нечто, что некоторые местные обитатели считают извращенной национальной гордостью, обогнан беспорядками в Рио, Лагосе и Вашингтоне. Кэти Экер, работавшая в «Devil's Sidewalk» на 42-й улице, как-то раз, после возвращения в Лондон, сказала мне, что в Манхеттене она чувствовала себя в большей безопасности, чем в Лидсе или Ньюкасле. Хотя только идиот будет рассуждать о прелестях прогулки по таким местам, и я тоже так считаю.

Не сказать, чтобы Нью-Йорк перестал быть диким городом. Хотя преступность здесь такая же, как в любом крупном городе Америки в наши дни, местные газеты дают хорошее представление о том, как аборигены развлекают себя.