Очень понятно, что в царской Потешной Палате музыкальные инструменты, цымбалы, органы и т. п. существовали не для одного лишь гуденья, а представляли необходимую и весьма важную статью и для других разнообразных увеселений. При их посредстве устраивалось вероятно всякое скомрашное дело и всякая смехотворная хитрость разными веселыми людьми или скоморохами в исключительном смысле, как творцами походячих народных спектаклей, начиная с кукольных комедий и оканчивая небольшими сценическими представлениями, какие впоследствии стали обозначаться иноземными именами, интермедий, интерлюдий. Известно, что кукольная комедия и в старину принадлежала к числу потех общенародных, обычных, и нет сомнения, что ее происхождение относится к очень давним временам. «Вместе с вожатыми медведей, замечает Олеарий, у русских можно встретить и комедиантов, которые, между прочим, представляют разные шутки посредством кукол; для этого устраивают они из холста, обвязанного вокруг тела, род сцены, помещающейся над их головами, на которой куклы представляют разного рода фарсы. С такими подвижными театрами ходят русские комедианты по улицам». Конечно, для царских детей подобные потехи представляли одно из любимейших увеселений, поэтому в Потешной Палате, судя по некоторым, хотя и скудным свидетельствам, шли постоянные представления даже немецких фигляров, балансеров, фокусников и т, и., которые непременно разыгрывали и какие либо действа, арлекинады, небольшие шуточные пьески, на что вообще хитры были странствующие немецкие и польские артисты, стоявшие конечно в этом отношении выше наших скоморохов. Таким артистом был, как кажется, поляк Юшка Проскура, которому в 1626 г. февр. 28, государь приказал сшить особое платье, бархатную черную чугу с серебряною нашивкою, атласный алый кафтан с золоченою нашивкою и суконные красные (багрецовые) штаны с медными застежками (40 гнезд), всего слишком на 18 руб. — деньги большие и пожалование сделано вероятно за увеселения, какими потешал этот Проскура государев двор во время царской свадьбы (с 5 февраля). Он заведовал органною потехою. В 1629 г. является уже настоящий канатный плясун, потешник немчин Иван Семемов Лодыгин, верно перекрещенец. Июня 16 ему шьют также особое потешничье платье: темно-синюю суконную епанчу и темно-вишневый суконный зипун. Он также состоит при Потешной Палате (более 10 лет) и постоянно увеселяет царское семейство всякими потехами. Время от времени для таких потех он получает из царской казны готовое платье или же весь материал, из которого он сам уже готовил себе костюм, как было надобно. Так в 1630 г. сент. 21 ему сшит юмурлук, особого покроя кафтан, суконный темно-вишневый, ценою около 6 р. В 1632 г. окт. 16 ему изготовляют потешничье немецкое платье: плащ, кабат, пукши, роскошно обшитое мишурным кружевом, ценою более 13 р., также сапоги немецкие белые и шляпу черную с мишурною исткою. Какими именно потехами он забавлял царское семейство мы не знаем; но не только в дворцовой кремлевской Потешной Палате, — он давал иногда свои представления и в загородных дворцах, именно в любимой тогдашней царской даче, в селе Покровском-Рубцове. Так в 1635 г. мая 29, вместе с таким же потешником немчином Юрьем Воин-Брантом он тешил там государя и шестилетнего царевича Алексея Мих. В том же году и там же (7 сентября) он опять тешил государеву семью всякими потехами. В это время упоминается и еще немчин-потешник Ермис, которому выдают (7 мая) для потешного дела 4 арш. тафты виницейки зеленой да аршин тафты рудожелтой и (13 мая) на шитье на немецкое платье шелку зеленого да желтого по 5 зол. По-видимому этот Ермис или Юрмис тот же Юрий Воин-Брант, действовавший на потехе 29 мая. Надо заметить также, что к этому дню сшито было немецкое платье три юпы, трои пукши, три шапки и трем молодым накрачеям царевича Алексея, которые, след., также действовали на потехе.

В числе упомянутых всяких потех было и танцеванье по канатам. По обычному правилу Московского Двора требовать от каждого заезжего искусника немца, чтобы он выучил учеников своему художеству, и потешник Иван Семенов тоже учил русских людей своей бесовской мудрости. В 1637 г. июня 27 государь пожаловал ему 10 арш. камки двоеличной шелк ал-желт, ценою в 9р., да за сукно деньгами 6 р., «за то что он выучил по канатам ходить и танцевать и всяким потехам, чему он сам умеет, пять человек да по барабанам выучил бить 24 человека». Его ученики метальники и накрачеи забавляли с тех пор царевича Алексея и находились в его штате. Для потех им тоже изготовлялось немецкое платье, как напр. трем накрачеям, о чем мы сказали выше. В 1638 г. июня 26 царевичевым метальникам Макарку да Ивашку Андреевым сшиты две курты да двои штаны из красного (червленого) сукна, а вместо шапок, аракчины (ермолки). тоже из сукна-багреца. В том же году сент. 12 потешникам Ивану Семенову с товарищи для государевых потех на потешное платье было отпущено из царской казны 10 арш. камки зеленой мелко-травной, 5 арш. тафты зеленой, 1 арш. тафты рудожелтой, 1 арш. тафты алой, 10 арш. сукна червленого, 5 арш. зеленого, 1 1/2 арш. белого да желтого, и деньгами на 11 1/2 арш. холста, на 10 арш. стамеду, на 156 арш. снурков шелковых, на 36 портищ пуговиц немецких шолковых, на 33 зол. шолку сканого, 9 р. 27 ал. 4 д. Все взял сам потешник Лодыгин, вероятно готовивший в это время какие либо новые увеселения для государя. Должно полагать, что в этих немецких потехах участвовали и женщины, ибо в 1635 г. генваря 9 и 31 по именному приказу царицы Евдокеи Лук. для потехи были сшиты четыре портища немецкого женского платья из коих на два употреблен бархат, тафта, сукно и золотное кружево, а на другие два бархатель, мухояр и мишурное кружево. 31 мая к тому же или уже к другому потешному немецкому платью куплено 37 золотных пуговиц.

Потешник Иван Семенов видимо был артист на все руки; он тешил государя и соколами и в домашних забавах возился с государевыми дураками или шутами. 19 марта 1632 г. он подал царю следующую челобитную: «государю царю и в. к. Михаилу Федоровичу всея Русии бьет челом холоп твой Ивашка Семенов сын Лодыгин: в ныешнем, царь, во 140 (1631) году до зимнего Николина дни пожаловал ты, государь, меня холопа своего, как я холоп твой тебя, государя, тешил и г. царевича князя Алексея Мих. соколами; рекся ты, государь, пожаловать мне холопу своему шубу; и я холоп твой с тех мест и по сю пору, ожидаючи твоего государева жалованья к себе, не бивал челом. Милосердый государь! пожалуй меня холопа своего в то место к Светлому Воскресенью ферезцами да кафтанцом. А дураки, государь, теша тебя, государя, изодрали на мне однорядку да шапку; и однорядочка у меня, холопа твоего к Светлому Воскресенью с пугвицы серебряными — твое царское жалованье — есть. Царь государь смилуйся!» На челобитной отмечено: государь пожаловал, велел дать ферези — дороги гилянские, кафтан — тафту виницейку да шапку, в приказ (т. е. сверх годового оклада, по которому вероятно потешник получал и годовое платье).

Дальнейшая история немецких потех у царя Михаила Фед. нам. неизвестна. Можно догадываться, что к концу его царствования они едва ли и совсем не прекратились, или по-крайней мере были очень редки вследствие разных домашних причин тогдашнего царского быта. Царь с царицею прожили уже молодые годы и стали оба часто недомогать, а потом и со стороны духовной власти были подняты, как увидим, старые поучения о душевной погибели от всяких бесовских потех. Потешник Иван Семенов сходит со сцены, по-крайней мере его имени уже не поминается в это время; остается потешник Иван Ермис, который в 1642 г. апр. 3 получает от государя 10 арш. камки, 5 арш. сукна и сорок соболей «за трубничье ученье», которому он мог обучать вовсе не с потешною целью одних военных людей.

В первые 20 лет царствования Алексея Михайловича точно также почти вовсе не упоминается о потехах этого рода. Знаем только, что во врем моровой язвы, опустошавшей Москву в 1654 г., когда оставленный дворец был пуст и зимою того года «от Грановитой к переграде и на постельном и на красном крыльце, и за переградою к мастерской палате и от Стретенья и к набережным хоромам и на дворцах», т. е. повсюду лежали сугробы самые большие и пройти было невозможно, — в это время у государя в Верху, во дворце, в потешном подклете оставался какой то князь Ян (верно потешное прозванье, быть может тот же Иван Семенов), и карла с царскими попугаями, которых он сумел сберечь до возвращения царя в Москву.

Видимо, что молодой царь мало был расположен к утехам домашней Потешной Палаты. Его в первые годы исключительно занимала охота псовая и соколиная, медвежьи бои, медвежьи и волчьи осоки, походы на лосей ж вообще на лесного и полевого всякого зверя. Отвлекать таким образом молодого царя по дальше от государственных дел было также в видах боярина Морозова, его дядьки и соправителя, тогдашнего временщика. Кроме того в первые же годы царь обнаружил стремление обновить распущенную жизнь, внести в нее строй и порядок, обнаружил, словом сказать, стремление к реформе, хотя еще вовсе и не сознавал, в чем она должна состоять, чтобы принести народу действительное благо. Был восстановлен идеал хорошей жизни по старому Домострою. Стремлениям царя тотчас ответила духовная власть, которая в эту эпоху находилась под влиянием многих староверов и изуверов и закладывала вместе с ними по поводу исправления и нового издания церковных книг основание для раскола.

Вспомянуты были некоторые решения Стоглава и поучения его родного брата — Домостроя об искоренении бесовских мирских игр, сатанинских песен и позорищ, вообще о том, чтобы живым мирским людям устроить свое житие по старческому началу, т. е. в домах, на улицах и в полях песен не петь, по вечерам на позорища не сходиться, не плясать, руками не плескать, в ладони не бить, т. е. в хороводы не играть, и игр не слушать; на свадьбах песен не петь и не играть глумотворцам, органникам, смехотворцам, гусельникам, песельникам: на святках в бесовское сонмище не сходиться, игр бесовских не играть, песен не петь, загадок не загадывать, сказки не сказывать, празднословием, смехотворением и кощунанием, такими помраченнымм и беззаконными деламм душ своих не губмть, личины (хари, маски) и платье скоморошеское на себя не накладывать, олова и воску не лить; зернью, в карты и в шахматы не играть; на святой на досках не скакать, на качелях не качаться; скоморохом не быть; с гуслями, с бубнами, сурнами, домрами, волынками, гудками не ходить; медведей не водить, с собаками не плясать; кулачных боев не делать, в лодыги (в бабки) не играть; не говоря уже о ворожбе, чародействе и вообще о мирском суеверии.

Все эти народные общественные и домашние удовольствия, всю эту мирскую радость девятнадцатилетний государь, внушаемый по всему вероятию патриархом Иосифом, и поддерживаемый в том своим дядькою Морозовым, решился искоренить во всей земле. В 1648 г. по всем городам разосланы были царские грамоты с крепким подтверждением читать их в соборах до воскресеньям и по торжкам в городах, в волостях, в станах, погостах, не до одиножды всем в слух [200] . В этих грамотах, царь, жалея о православных крестьянах, подробно и строго наказывал всему православному миру уняться от неистовства и всякое мятежное бесовское действо, глумление и скоморошество со всякими бесовскими играми прекратить, так что до грамоте вся земля должна была превратиться в один огромный, безмолвный монастырь с монашеским житием и старческим поведением. Ослушников на первый и второй раз велено бить батогами, а в третий или четвертый ссылать в ссылку в украйные городы, а гусли, домры, сурны, гудки, маски и все музыкальные, гудебные бесовские сосуды велено отбирать, ломать и жечь без остатку. Скоморохов же на первый раз бить батогами, в другой кнутом и брать пеню по 3 руб. с человека. Такие же грамоты разосланы были повсюду и от митрополитов, которые грозили ослушникам наказанием без пощады и отлучением от церкви Божией (1657 г.). Замечательно, что охота (псовая, ловчие птицы), столь любимая царем, хотя также отвергнутая отеческими поучениями, как видели выше, была в этих грамотах обойдена молчанием. Такое аскетическое нашествие на народные домашние и общественные игры и всякие веселости, не сумевшее сделать различия между оргиею и обыкновенным увеселением, несколько времени действительно торжествовало. Олеарий рассказывает об этом времени следующее: «До ма, в особенности же на пирах русские очень любят музыку и уважают это искусство. Нынешний патриарх (Иосиф?), заметив, что они начинают злоупотреблять ею, распевая разного рода скандалезные песни по кабакам, шинкам и на улицах, приказал сначала разбивать находимые в таких местах инструменты и также у всех тех, кои попадались с ними на улицах, а потом совершенно запретил инструментальную музыку. По его приказанию немедленно собрали все инструменты, какие только можно было найти, в Москву, нагрузили ими пять возов, свезли все это за Москву реку (на Болото — место казни преступников) и сожгли. Только одним немцам позволено было у себя в домах заниматься музыкою, да еще боярину Никите Ивановичу, другу немцев, который держит у себя позитив (positive, маленький орган) и разного рода другие инструменты, так как патриарх ему одному только не может запретить этого удовольствия». Читая рассказ Олеария, сначала можно было бы подумать, что патриарх напал только на развратные оргии народа, которым музыка служила подспорьем и потому запретил там музыкальные инструменты. Так, без сомнения Олеарию объясняли дело благочестивые современники. Но вскоре из его же слов мы узнаем, что не оргии были причиною такого запрещения, а бесовство самых инструментов, этих отреченных церковью гудебных сосудов, которые сами по себе изгонялись из мира, как сатанинский соблазн благочестивых душ. Торжество старческих учений об этих сатанинских прелестях сего мира воодушевило и молодого царя, который вообще был очень привержен к авторитету священства и монашества. Играя свою первую свадьбу, в том же 1648 году, он устроил так: на прежних государских радостях бывало, что в то время, как государь пойдет в мыленку, во весь день до вечера и в ночи на дворце играли в сурны, и в трубы и били по накрам… Мы знаем, что на свадьбе его отца Михаила Фед. в Грановитой Палате стояли и играли варганы и цымбалы и сверх того гостей увеселяли так называемые веселые, попросту скоморохи, гусельники, домрачеи и даже скрыпотчики. «А ныне в. государь на своей государевой радости, накром и трубам быти не изволил; а велел государь во свои государские столы, вместо труб и органов и всяких свадебных потех, пети певчим дьякам всем станицам (хорам), переменяясь, строчные и демественные большие стихи из праздников и из триодей драгия вещи со всяким благочинием. И по его государеву мудрому и благочестному рассмотрению бысть тишина и радость и благочиние велие, яко и всем тут бывшим дивитися и воссылати славу превеликому в Троице славимому Богу, и хвалити и удивлятися о премудром его царского величества разуме и благочинии». Убеждения царя в этом отношении были довольно тверды и он долго не изменял тех распоряжений, какие сделаны были его грамотами. По крайней мере, спустя почти 29 лет, в его Приказ Тайных дел поступали на приход пенные деньги с качелей, которых, напр. в 1665 г. апр. 29, след. за все время святой недели, когда именно и качались на качелях, было собрано в Суздале и на посаде со всяких чинов людей 121 р. 5 алт.