На арестанта смотрели черные колючие глаза. Смотрели пристально, не моргая.

«Чего пялится? Я вроде не обезьяна».

– Чего встал, проходи давай.

Только теперь мужик моргнул.

– Да-а-а, – протянул он, разглядывая места крепления решетки, закрывавшей окно, – такого пациента я не припомню.

– Это что, больница?

Лысый перевел взгляд на погнутые прутья клетки.

– В некотором роде.

– Я здоров, – Леха поднялся и подошел к мужику. Тот благоразумно отошел на шаг.

– Я вижу. Работать хочешь?

– Я служить приехал.

– Ну так надо же с чего-то начинать, – военный достал ключи и отпер камеру. – Пойдем, Простаков, покажу тебе фронт работ.

– Вы знаете, как меня зовут?

– Выходи. И как зовут, тоже знаю.

Из соседней камеры он выпустил еще пару воинов. Два каких-то бледных, чем-то напоминающих водоросли солдата молча показались в общем коридоре. Увидев Леху, оба дружно оскалились, показав желтые зубы.

«Ну и глаза у них. Блестящие, широкие, зрачки маленькие».

У одного черные круги под глазами. У другого губа рассечена, кровь едва запеклась.

– Привет, запашок, – произнес обладатель отеков, застегивая фуфайку.

– Разговоры! – рявкнул лысый. – В колонну по одному, за мной шагом марш. Улиткин, Баров – конвой!

Леха нахмурился. Он не знал значение слова «запашок», но ничего хорошего от подобного приветствия не ждал.

Из караулки вышли двое солдат со штык-ножами. Оба ненамного ниже Лехи. Рожи угрюмые, раздраженные.

Завидев охрану, двое из соседней камеры быстренько встали один за другим. Леха определился последним.

Вышли на улицу. Как оказалось, к отдельно стоящему зданию дивизионной гауптвахты подъехала машина, доверху нагруженная белым силикатным кирпичом.

– За работу, – грубо скомандовал лысый. – Целый кирпич ложить в стопки, сюда и сюда, бой в сторону, сюда.

Отдав приказание, командир без определенного звания удалился. Караульные тут же сели на здоровенный пень, оставшийся от когда-то росшего большого дерева, и закурили.

Двое бледных немедленно подошли к Лехе.

– Ты откуда? – спросил один, сплевывая сквозь зубы прямо на Лешкины старые ботинки. Случайно, наверное, получилось у него.

– Красноярский край, – солидно ответил Простаков, подпирая одной рукой бок.

– А мы самарские, местные, понимаешь? – подключился к разговору второй, с разбитой губой. – Иди у караульных сигаретку попроси.

– Я не курю.

– Зато я курю, а мне не дадут. Я уже спрашивал.

– Так работать же велели.

– Вот ты сейчас за сигареткой сходишь и начнешь. Ты же не куришь, а мы пока подымим.

Леха подошел к сидящим на пне солдатам. Оба загадочно улыбались, попыхивали табачком и разглядывали Леху.

– Дайте закурить, – спокойно попросил Простаков.

– А пое...ться не завернуть?

Ответ показался Лехе очень грубым.

– Тебе что сказали делать, дядя? – подключился другой. – Иди трудись.

Леха ни с чем вернулся к стоящим в стороне солдатам с блестящими глазами.

– Мне тоже не дают, – огорченно сообщил он.

«Отеки под глазами» нахмурились.

– Плохо просил. Придется тебе начинать работать. Через часок еще раз сходишь. А мы пока потерпим без курева.

– Хорошо, – согласился Простаков. – Я начну, а вы догоняйте.

– Ыгы-гы, – услышал он вслед непонятно от кого, отправляясь к нагруженной машине.

Время шло. Леха выгрузил почти все кирпичи, до каких мог дотянуться, не залезая в кузов.

Разогревшись на работе, он не замечал, как летит время.

«Неплохо бы помощника», – подумал он и поискал глазами двоих бледных.

Арестованные сидели вместе с караульными и о чем-то весело между собой трепались.

– Ты чего остановился! – выкрикнул «разбитая губа». – Давай трудись, а то всю ночь работать будешь.

– Я есть хочу! – промычал Простаков, отбрасывая в сторону кирпич и приближаясь к солдатам.

– Работай, дура, а то командир придет, заставит тебя еще и вторую машину разгружать одного.

– Будет и вторая?

– Будет! Работай давай!

Тут до Лехи наконец дошло. Они вели себя точно так же, как и его старший брат, когда хотел свалить на него работу потяжелее.

Братан постоянно придумывал какие-нибудь причины, по которым он не может убирать хлев. Редко помогал. Всю жизнь весь навоз был на Лехе. Пока Юрка в армии был, он за всей скотиной убирал.