Своими руками он схватился за край надгробия. Каким-то образом ее нежное, но твердое прикосновение дало ему силу, чтобы сразиться с той болезнью, которая настолько неожиданно подкосила его. Тяжело дыша, он выпрямился. Боль отступила, а в голове начало проясняться.

— Ты заболел? — спросила она, испытывая беспокойство, и он молился Господу, чтобы оно ему не привиделось.

А могла ли она действительно… переживать за него?

Голова Софи закружилась от суматохи последних дней. Смерть. Оружие. Туннели. Нападение. А теперь еще и это ужасное признание и невероятные объяснения Чада. Они свались на нее, как смертельно опасный прилив, сбив ее с ног и оставив барахтаться.

Граф Уайклифф, английский пэр… контрабандист? Преступник, которому не стоило доверять так же, как и тем бандитам с фермы? А теперь, к тому же, эта смехотворная сказка о призраках, — как будто не он сам совершил эти страшные деяния, а его направила чья-то рука. Как она могла так в нем ошибиться?

И когда его дрожащие плечи под ее ладонями стали неподвижными, она отдернула руки, боясь, что даже такой контакт с ним сделает ее восприимчивой к его лжи.

У нее всё внутри сжималось от пульсирующего сожаления. Она отдала свою невинность человеку, который, несмотря на теперешние заявления, не собирался ей ничего говорить. Унижение вызвало слезы, которые она не хотела — отказывалась — проливать. Ветер обдувал холодом ее щеки. Сжатыми в кулаки руками она вытерла последнюю влагу, откинула волосы с лица и подняла подбородок.

— Ты говоришь о призраках, — ровно заговорила она. — Всё, что ты мне говорил, всё, что мы пережили, было лишь призраком истины. Может быть, это была моя вина. Ты прав. Ты не раз старался отослать меня прочь, а я тебя не слушала. Я верила в сон и отказывалась просыпаться. Но теперь я проснулась. И впервые я ясно вижу тебя.

Она быстро прошла до конца ряда надгробий и посмотрела на торфяник.

Софи скорее почувствовала, чем услышала, как он подошел к ней. Девушка ругала себя за то, что испытывала острую нежность, которая, казалось, существовала по собственной воле. Даже сейчас он был центром ее женских желаний.

Она подпрыгнула от искорки, появившейся от прикосновения его пальцев к ее затылку.

— Не отворачивайся от меня, Софи.

Она услышала мольбу в его голосе, отчаянную надежду. Не в силах устоять, она мельком посмотрела на него через плечо. Казалось, сама жизнь покинула его черты, и на мгновение Софи испытала ужасное сомнение.

Мог ли он вовсе не заботиться о ней, и, тем не менее, быть настолько посеревшим, настолько расстроенным?

— Холодно, — заметила она. — И нечего нам делать в этом заброшенном месте.

— Оно не заброшено, если ты и я здесь вместе. — Чад обошел ее, и они оказались лицом к лицу. Он дотронулся до ее щеки, кончики пальцев обожгли ее кожу. — Можешь ли ты отрицать магию этой часовни? Она всегда появлялась, когда нам было необходимо, но никогда в одном и том же месте.

Софи подняла руку к лицу, как будто хотела стереть жажду, вызванную его прикосновением. — Торфяники ошеломляют, сопутствуют обману зрения. Часовня не двигается по округе, словно живое, благожелательное существо, желающее послужить нам.

— Так ли это?

Она очень хотела бы поверить в истинность подобного предположения, но логическая ее часть отказывалась верить в подобное явления.

— Я сегодня причинил тебе боль, — прошептал он. — Боже, мне так жаль. Это утро значило для меня больше, чем…

— Даже говорить не смей о сегодняшнем утре. — Ее сердце сжалось в тиски, она крепко закрыла глаза, стараясь не видеть его, — стараясь преодолеть опустошительное желание, которое вызывал в ней один его вид. Даже после всех этих часов, ее бедра болели, горьковато-сладкая боль напоминала ей о том, как страстно он обладал ею, о нем, длинном и широком, наполняющем ее, невозможно и чудесно.

— Софи, я…

— Ты что? Скажи, и давай покончим с этим.

Он открыл губы, — эти бархатные, чувственные губы, — и вдохнул. Но когда она посчитала, что он заговорит, он резко выдохнул. В его глазах появились знакомые тени, снова скрывая его мысли и делая его незнакомцем.

Она подавила рыдание, но прежде оно сдавило ей горло. — Я хочу вернуться в дом тети Луизы.

— Так нам обоим следует вернуться на ферму твоей тети.

Она открыла рот, чтобы сказать, что он нежеланный гость, но Чад поднял руку, не дав ей этого сделать.