В Козицах была школа, в которой училось восемнадцать человек. Школу уже несколько лет как собирались закрыть, но до сих пор не собрались.

По субботам Люда с подружками бегала на танцы в поселковый клуб, с другой стороны которого располагалась баня.

Раз в две недели в клубе показывали кино.

Иногда удавалось съездить на танцы в Сердобск, в клуб с романтическим названием «Железнодорожник».

Летом, когда в Козицы во множестве приезжали к бабушкам и дедушкам на свежую ягоду городские внуки, они с девчонками кокетничали с этими самыми городскими, сидя на завалинке и лузгая семечки. Летом в Козицах было весело.

Зимой жизнь замирала. Всех развлечений — пойти в гости к соседке телевизор посмотреть. Да и то, прежде чем выйти из дому, надо было раскопать лопатой сугроб у крыльца.

Люда не очень любила зиму. Но потом всегда наступало следующее лето, и жизнь снова делалась веселой и интересной.

Люда окончила девять классов козицкой школы и, поскольку десятого класса в школе не было, поступила в Сердобске в колледж учиться на конструктора одежды. На самом деле это был самый обычный швейный техникум, просто его переименовали в колледж. Конструктором же одежды назывался оператор раскроечной машины. Машина могла из толстой стопки фланелевых кусков разом выкроить толстую стопку рукавов для халатов. Вот и весь конструктор.

Впрочем, альтернативы у Люды не было. В Сердобске, помимо ее колледжа, имелось еще два. В одном учили на слесарей, в другом — на животноводов. Люда животноводом быть не хотела. Хватит с нее их собственных кур, которых вечно надо кормить и следить, чтобы они не расклевали яйца.

Колледж Люда так и не окончила.

На первом же году учебы она познакомилась с Мишкой. Мишка был городской, работал на автосервисе и казался Люде ужасно взрослым — ему было двадцать пять.

Очень скоро они стали встречаться. Когда оказалось, что Люда беременна — поженились. Люда была несовершеннолетняя, но их расписали из-за ребенка.

С Мишкиными родителями вышел скандал, его мать кричала, что Люда все специально подстроила, чтобы поселиться в их городской квартире. Смешно! Можно подумать, большая радость жить в конуре, в которой и без нее пять человек на двадцати пяти метрах.

Людина мать сказала: «Что б ноги твоей там больше не было!»

В итоге Мишка поселился в Козицах. По утрам ездил на работу в город, по вечерам возвращался. А иногда — не возвращался, оставался ночевать у родителей. Так и жил — вроде на два дома.

Где-то месяца через три сервис, в котором Мишка работал, сожгли, и он стал уезжать на заработки в Пензу. У него там был двоюродный дядька, и этот дядька пристроил Мишку в строительную бригаду, которая ремонтировала квартиры новым русским пензюкам.

Поначалу Мишка приезжал почти каждые выходные, потом — раз в месяц, а незадолго до того как Люде пришло время рожать и вовсе пропал. Люда позвонила его дядьке, и тот сказал, что они с Мишкой поругались, и где его племянник, он знать не знает. Может, наладился в соседнюю область шабашить, а может, еще куда… С тех пор от Мишки не было ни слуху, ни духу.

Целый месяц Люда плакала по ночам в подушку. Мама утешала ее, как могла.

Однажды Люда встретила в городе Мишкину сестру. Та сказала, что брат подался на заработки в Москву.

В ноябре Люде исполнилось восемнадцать. А в январе родилась Лидка.

Рожать Люду отвезли в сердобскую больницу. Роддома в городе не было, но в больнице имелось родильное отделение — палата на четыре койки. В палате было холодно, из окон дуло, тощее больничное одеяло совсем не грело. Люда плакала и хотела домой.

После того как Лидка родилась, ее сразу же унесли. На следующий день Люде дали Лидку покормить. Дочка была маленькая, со сморщенным красным личиком, и от нее шел неприятный кислый запах. И еще она орала. Люда совершенно не знала, что с ней делать, и обрадовалась, когда на третий день их отпустили домой, к маме.

Лидку надо было все время кормить, пеленать, качать, когда она орала, а орала она почти постоянно, потому что у нее то живот болел, то зубы резались. Да куры, да огород… Какие уж там танцы. Все, Люда свое отплясала.

Они с матерью крутились как белки в колесе. Денег и раньше всегда не хватало, а теперь и вовсе не стало. В начале зимы подтопило погреб, и картошка, которую они заготовили (на продажу и себе на зиму), померзла. Потом посыпалось одно за другим: сперва мать слегла с воспалением легких, потом обвалился угол крыши, и пришлось платить за рубероид и за работу мужикам, потом пришла весна, и в районе объявили эпидемию какого-то нового, птичьего гриппа. В Козицы приехали из районной санэпидстанции и велели пустить под нож всех кур, хотя куры были живые-здоровые.