— Мне дожидаться некогда. Кто квартиру вскрывал, тот и должен родительницу дожидаться. Анатолий, ты мамашу предупреди, что в следующий раз мы ребенка изымем. Так и запиши: зарегистрирован факт оставления несовершеннолетнего родителями, дело взято на контроль органами опеки и попечительства, в случае повторения оставления будут приняты меры по дальнейшему жизнеустройству ребенка.

— Повторения чего? — переспросил Толик, не успевавший за Тамарой Михайловной.

— Оставления, Анатолий. Записывай в протокол!

Дав участковому указания, она повернулась к Галине Викентьевне и Эдуарду Альбертовичу:

— Граждане, покиньте помещение! Анатолий! Прими у гражданки ребенка!

Толик с детьми не очень умел обращаться. А ребенок явно не хотел, чтобы его у Галины Викентьевны «принимали». Он вцепился маленькими пальчиками с острыми, давно не стриженными ноготками в ее кофту и снова стал истошно орать.

Тамара Михайловна, досадливо цокнув языком, подошла и, ловко оторвав орущего Димку от Галины Викентьевны, сунула его в кроватку. Она держала малыша чуть на отлете, чтобы не запачкать платье.

— Да будьте же вы человеком! — снова обратилась к ней Галина Викентьевна. — Разрешите нам по крайней мере взять его ненадолго — покормить, помыть, переодеть, он же весь мокрый!

— Нет, — отвечала Тамара Михайловна, — ребенок может находиться или по месту жительства, или в детском учреждении. А поскольку мы его сегодня не изымаем, то он должен остаться на своей жилплощади. Анатолий! Проследи. И протокол гражданам дай подписать!

На этом инспектор покинула Нинкину квартиру, строго-настрого наказав Анатолию посторонних не впускать и ребенка за порог не выносить.

Толик дал Галине Викентьевне с супругом подписать протокол: такого-то числа в такой-то квартире обнаружен мальчик, на вид ему примерно два года, рост 80–85 сантиметров, среднего телосложения, волосы рыжие вьющиеся короткие, глаза карие. Одежда ребенка грязная, наружных повреждений нет, на лице красноватая сыпь, несовершеннолетний находился на время обнаружения на полу прихожей. Точных сведений о местонахождении матери нет, со слов соседей — она на работе.

Галина Викентьевна расписалась и тоскливо глянула на орущего в кроватке Димку.

В отличие от Тамары Михайловны, Анатолий работал недавно, поэтому, стоило инспектрисе уйти, он разрешил-таки Галине Викентьевне взять Нинкиного парня к себе на часок-другой.

Галина Викентьевна, охая и причитая, вымыла и переодела несчастного Димку (попа у него была вся красная, упревшая, интересно, его вообще когда-нибудь моют?), остригла ему ноготки и напоила куриным бульоном (Эдик сказал, что это достаточно легкоусвояемая пища для ребенка в возрасте двух лет).

Разомлевший от ванны, чистой одежды и теплого бульона, Димка уснул у Галины Викентьевны на диване и даже не шелохнулся, когда она перенесла его обратно в Нинкину квартиру и осторожненько уложила в кроватку.

Галина Викентьевна как раз накрывала Димку одеяльцем, когда вернулась Нинка.

— Это что же такое творится! — заорала она с порога. — Это вы, значит, вскрываете дверь, пока меня нет, хватаете моего ребенка! По какому праву, спрашивается! Вас кто уполномочил?

Толик, даром что молодой и работает недавно, на удивление быстро и доходчиво объяснил Нинке, по какому праву вскрыта ее квартира и почему ребенка хватают.

— Вы вот что, Калмыкова, — сказал он на прощание. — Имейте в виду: если подобный эпизод повторится, ребенка у вас изымут, и будем подавать в суд на лишение родительских прав. Вам понятно?

— Да что ж непонятного! — сказала Нинка, уперев руки в боки. — Как помочь одинокой женщине — это у нас некому, а как в суд — так всегда пожалуйста!

— Калмыкова, — сказал Толик. — Хватит сцены устраивать. Вы же нормальная вроде бы женщина. Я с соседями говорил, все показывают, что вы не пьете, не дебоширите, не ведете себя асоциально. Приличный человек, на работу ходите, с друзьями встречаетесь. А сына до такого состояния довели. Вам не стыдно? Вы же мать, Калмыкова! Разве так можно?

— Я-то мать, — ответила Нинка. — Одного не пойму: что вам всем не нравится-то? Ну вот что вас не устраивает? Сам говоришь: не пью, Димку вон не бью, мужиков не вожу, чего еще надо?

— Надо, чтобы ребенок был под присмотром.

— Да? А работать ты за меня будешь? Или, может, соседка моя? Мне, миленький, зарабатывать нужно, и на себя, и на ребенка вот этого, о котором вы все так печетесь. За красивые глаза, знаешь ли, никто мне что-то денег не дает.

— Ну, вы бы отдали его в ясли. И работали спокойно, всем было бы лучше.