Сегодня Люда, как обычно, отправилась гулять к храму. С собой она захватила книжку. Люда во время беременности стала много читать — врач это очень одобрял, только велел выбирать легкое и приятное. Книжка была неудачная. Несмотря на веселенькое название, история оказалась грустная. На пятнадцатой странице Люда окончательно разочаровалась, пожалела, что не захватила на прогулку какой-нибудь журнал, захлопнула книжку и тоскливо уставилась в пространство.

Почему-то стало себя жалко. Скорее бы уже домой! Люда смотрела на прохожих. Мимо, тяжело ступая, прошла тетка, похожая на Арину, Людину подружку с Выхинского рынка. Батюшки! Да ведь это Арина и есть!

Через минуту они уже обнимались. Люда потащила Арину в кафе неподалеку — очень уютное, они ходили туда с мамой, когда та приезжала.

Люда всего назаказывала и, пока Арина ела, вдохновенно врала.

С чего ее потянуло на вранье, она и сама не понимала. Просто захотелось помечтать вслух, наверное. На вопрос Арины, как дела, Люда немедленно принялась рассказывать, что дела у нее идут прекрасно, замечательно и великолепно. На этом правда закончилась и пошло вранье. Потому что Арина спросила про беременность, и Люда поняла, что не может и не хочет рассказывать всю эту сложную историю про то, как она нанялась работать инкубатором для богатых американцев.

Люда рассказывала, что замужем, что муж — бизнесмен, носит ее на руках, холит и лелеет, покупает все, что она ни пожелает, они живут тут недалеко: видишь балкон, ну вон тот, с цветами, — это наша квартира. А сейчас муж совсем от любви с ума сошел, когда узнал, что Люда ждет ребенка. Малыш должен появиться в августе, мальчик, Люде делали УЗИ, и про пол сказали совершенно точно. Муж уже и имя ему придумал — Андрейка. Правда, Люда хочет малыша назвать Виталиком, так же, как мужа. Виталий Витальевич — красиво ведь, да?

Какой Виталик? Откуда он взялся? У Люды сроду ни одного знакомого Виталика не было. Ну, если не считать рыжего Витальки Петрухина из детского сада, который все время засовывал ей за шиворот жуков на прогулке, а потом смеялся, что Люда громко рыдает. Он был гад, этот Виталька. Любил щипать тех, кто послабее. И не как-нибудь в шутку щипал, а сильно, до синяков. А тут вдруг — на тебе: Виталий Витальевич. Откуда что берется…

Люда и дальше врала бы про свою жизнь, придумывая все новые и новые подробности, но Арина посмотрела на часы и заторопилась.

Они попрощались, Арина обещала звонить, когда будет время, и убежала. А Люда побрела домой. Войдя в квартиру, она, не разуваясь, чего прежде никогда себе не позволяла, прошла прямиком к кровати, упала поверх покрывала и зарыдала в голос. Она вдруг поняла, что ничего этого — ни мужа Витальки, который носит ее на руках, ни собственной хорошей жизни — у нее нет. Все, что у нее есть в жизни хорошего, принадлежит Джонсонам: и полосатое платье из магазина для будущих мам, и апельсиновый сок в холодильнике, и балкон с геранью и плетеными креслами, и ребенок, которого она носит, — тоже. Очень скоро Джонсоны заберут у нее все. И герань, и холодильник с соком. И малыша, которого она про себя называла вовсе не Виталькой, а Лысиком.

— Дура! — обругала себя Люда. — Зачем тебе этот их американский Лысик? У тебя Лидка, и мама, и Джонсоны тебе дадут денег.

Но почему-то все равно было грустно. Ребенок у нее внутри рос, он уже начал толкаться, Люда представляла, какой он маленький и какие у него тонкие пальчики… Она почти не помнила маленькую Лидку, а этого ребенка у нее вообще сразу отберут. Ну что за жизнь!

Прорыдав два часа и оплакав всех и вся — и Лидку, и Лысика, и маму, и себя, — Люда все же вытерла слезы рукавом, умылась и решила впредь держать себя в руках и относиться к Лысику не как к Лысику, а как к работе. Ты им — ребенка, они тебе — деньги. Вот и все. И никаких сантиментов. Мечтать могут себе позволить богатые и благополучные. И нюни распускать тоже. А Люда — не может. У нее мама, которая мечтает, что дочка выбьется в люди, и дочка, которая Люду знает только по фотографиям. Не нужен ей никакой американский Лысик. Ей надо, напротив, успокоиться, не волноваться и смотреть веселый сериал. Потому что, если она станет волноваться и расстраиваться, доктор говорит, что беременность может пойти с осложнениями. И работа будет сделана плохо. И Люда не получит своих денег.

Она выпила валерьянки, которую ей на всякий случай выдали в клинике, и включила телевизор.

В дверь снова позвонили.

— Сань! — заорала я. — Ты не слышишь? В дверь звонят! Открой, я не могу!

— Мам, я тоже не могу, — придушенно отозвалась Сашка. — Ты меня в комнате забаррикадировала, пока не уберешь коробки, мне не выйти…

Мамочки мои! А ведь и правда! Перед дверью в комнату высились баррикады из коробок с нашим скарбом. Из верхней торчала ручка от пылесоса.

— Санька, я сейчас дверь отопру и тебя освобожу. Это, наверное, Натка приехала!

Как Индиана Джонс по джунглям, я стала пробираться к входной двери через прихожую, заваленную книжными связками, мешками с одеждой, коробками с хламом и разрозненными предметами обихода, которые никуда не уместились. Отпихнув ногой последнюю коробку, преграждавшую мне путь (за что немедленно получила по голове свалившимся сверху зонтом), я добралась до двери.

За порогом Натка метала громы и молнии. На руках у нее истошно вопил Сенька.