Я возвращаюсь к ней и вскидываю на плечо. Ее вес — ничто по сравнению с тяжестью, которая лежит у меня на сердце. Подумаешь, лишние шестьдесят килограммов. Но теперь движение замедляется.

Остальные все равно отстают, и я делаю короткие остановки, чтобы Джулиан не заснул. Потом усталость наваливается на меня, и глаза закрываются.

Я отключаюсь всего лишь на секунду. Затем встряхиваюсь. Сон равносилен смерти. Заставляю четверку встать.

Четверка. Я воспринимаю их не как кластер, а как число. Интересно, будут ли они обращаться со мной как с одиночкой? Отдельным человеком? В обществе найдется место для квартета. Но не для одиночки.

После Исхода Сообщества и войн власть перешла к кластерам. Именно они взяли на себя заботу о планете, а из обычных людей — то есть одиночек — на Земле остались лишь не признающие прогресса луддиты. Катастрофу пережили только кластеры, появившиеся в результате биологического эксперимента и составлявшие меньшинство населения. Но теперь я больше не кластер; я одиночка, и мое место в анклаве одиночек. Мне нет места в сообществе кластеров. Какой от меня прок? Никакого. Я смотрю на четверку. Кое-что я все-таки могу сделать. Эти четверо не перестали быть кластером, единым организмом. И я могу их спасти.

Я встаю.

— Пойдем. — Моя интонация смягчилась. Протестовать у них нет сил. Я показываю, как поднести снег к губам и пить, когда он растает. — Нужно идти, — повторяю я.

Девушка со сломанной рукой пытается двигаться самостоятельно. Я иду рядом с ней, поддерживая за здоровую руку.

Чахлые сосны сменяются более густым лиственным лесом, и я немного согреваюсь, хотя температура не могла подняться слишком сильно. Но деревья считают, что стало теплее, и я соглашаюсь с ними. Снегопад здесь слабее. Может, буря стихает.

— Гора не может быть выше семи километров, — говорю я. — Семь километров пешком — пустяки, даже на холоде. Вдобавок все время вниз.

Никто не смеется. Даже не реагирует.

Я замечаю, что ветер стих, а вместе с ним и снег. Небо все еще серое, но метель закончилась. Я начинаю думать, что у нас появился шанс выжить.

Затем последний в нашей связке подходит слишком близко к обрыву, спотыкается и соскальзывает вниз, исчезая из виду. Следующие двое не могут или не желают бросать связку и тоже съезжают вслед за ним, а мне лишь остается смотреть на скользящую по снегу веревку.

Ну вот, опять, думаю я. Опять меня тащит чертова веревка. Я отпускаю ее, и она исчезает в сером провале. Девушка рядом со мной еще не понимает, что произошло.

Глубина расщелины метра три, склон крутой, но не вертикальный. Сверху я вижу всех троих, упавших на самое дно. Мне никак не вытащить их — нужно спускаться.

— Держись крепче.

Вскидываю девушку на плечо и, поджав под себя ноги, съезжаю вниз по склону. Одна рука вытянута в сторону для равновесия, другая придерживает девушку.

Надеюсь, под снегом не прячутся ветки. Все обошлось, и мы благополучно достигаем дна — быстрее, чем я думал.

Три тела распростерлись на берегу маленького, не замерзшего ручейка, у самой воды. Когда-то вода вымыла в стене расщелины углубление наподобие пещеры. Девушка у меня на плече потеряла сознание — лицо серое, дыхание поверхностное. Наверное, у нее серьезный перелом. А я только ухудшил ее состояние. Мануэль нашел бы более безопасный способ спустить девушку.

В гроте, который практически весь находится под землей, воздух теплее, чем снаружи. Здесь что-то вроде пещеры — на глубине нескольких метров постоянная температура сохраняется и в палящий зной, и в снегопад. Я опускаюсь на корточки. Наверное, градусов пять выше нуля.

— Тут можно отдохнуть, — вслух говорю я.

Или даже поспать. Обморожение нам не грозит, а промокнуть в мелком ручье невозможно.

Пройдя несколько метров вниз по течению, я нахожу углубление. Сухая скала, над которой нависают корни. Переношу туда девушку, потом по очереди отвожу всех троих в пещеру.

— Спите.

Сил у меня больше не осталось, и я смотрю, как все четверо мгновенно засыпают. Сам я спать не могу. У девушки болевой шок. Ей стало хуже, когда я вскинул ее на плечо. Скорее всего внутреннее кровотечение.

Я смотрю на ее серое лицо и успокаиваю себя тем, что она была бы уже мертва, останься мы там, на тысячу метров выше по склону.

Если только за нами не отправили другой аэрокар.

Сон не идет ко мне, на сердце камень.

Я всегда был сильным, даже в детстве, до того, как нас обеднили в кластер. Выше, сильнее, тяжелее, чем другие. Сила — мое оружие. Тут уж ничего не поделаешь, Я не умею хитрить. Память, интуиция, сообразительность — все это тоже не мое. Когда опасность рядом, я действую быстро, но соображаю не очень.