Шрифт:
С улицы вошел человек и подал записку. Филип прочел: «Выезжай немедленно. Захватишь меня за воротами. Заплати посыльному. Г. Г.».
– Вам дала записку дама?
– спросил Филип.
Человек пробурчал что-то неразборчивое.
– Отвечайте же!
– приказал Филип.
– Кто вам ее дал? Где?
Снова никакого ответа, лишь мычание и пузырящаяся на губах слюна.
– Будьте терпеливы, - сказал кучер, оборачиваясь со своего места.
– Это бедный слабоумный.
Хозяйка вышла из отеля на улицу и подтвердила:
– Бедный слабоумный. Он не умеет говорить. Его все посылают с поручениями.
И тут Филип разглядел, что посыльный - безобразное лысое существо с гноящимися глазами и серым подергивающимся носом. В другой стране его держали бы взаперти, здесь же считали общественным достоянием и неотъемлемой деталью Природы.
– Уф!
– Англичанин содрогнулся.
– Синьора хозяйка, попробуйте расспросить его. Записка написана моей сестрой. Что это значит? Где он видел сестру?
– Бесполезно, - отозвалась хозяйка.
– Он все понимает, но объяснить не может.
– Ему бывают видения святых, - подхватил кучер.
– Но что с сестрой? Куда она ушла? Каким образом встретила его?
– Она пошла погулять, - заверила его хозяйка. Вечер был отвратительный, но хозяйка теперь разбиралась в англичанах.
– Погулять, а может быть, проститься с маленьким племянником. Она предпочла вернуться другим путем, вот и послала вам записку с бедным слабоумным и ждет вас за Сиенскими воротами. Многие мои постояльцы так поступают.
Филипу ничего другого не оставалось, как выполнять приказание сестры. Он пожал руку хозяйке, дал посыльному монетку и сел в кеб. Через десяток ярдов кеб остановился. За ним, издавая бессвязные звуки, бежал слабоумный.
– Поехали!
– закричал Филип.
– Я дал ему достаточно.
Безобразная рука пихнула ему в колени три сольдо. Помешательство идиота отчасти заключалось в том, что он брал за услуги по справедливости. Теперь он сунул Филипу сдачу с его монетки.
– Поехали!
– заорал Филип и швырнул деньги на дорогу.
Эпизод напугал его, все вокруг приобрело оттенок нереальности.
Он с облегчением вздохнул, когда они выехали за ворота. На минуту они задержались на террасе. Ни малейших признаков Генриетты. Кучер окликнул таможенников. Никакой английской леди они не видели.
– Что мне делать?
– воскликнул Филип.
– Сестра никогда не опаздывает. Мы пропустим поезд.
– Давайте поедем медленно, - предложил кучер.
– Вы будете звать ее.
Они начали спускаться по склону, Филип кричал:«Генриетта! Генриетта! Генриетта!» И вдруг увидел ее: она ждала под дождем на первом же повороте.
– Генриетта, почему ты не отвечала?
– Я слышала, что вы подъезжаете.
– Она скользнула в экипаж. Только тут он разглядел, что в руках у нее сверток.
– Что там у тебя?
– Тише!
– Да что это такое?
– Шшш, он спит.
Генриетта преуспела там, где мисс Эббот и Филип потерпели поражение: в руках у нее был младенец.
Она не дала Филипу говорить. Ребенок, повторила она, спит. Она раскрыла над собой и над мальчиком зонтик, чтобы уберечься от дождя. Ну что ж, Филип услышит все потом, а пока придется вообразить самому, как прошла невероятная встреча - встреча Южного полюса с Северным. Вообразить это было нетрудно: Джино спасовал перед убежденностью Генриетты. Вероятно, его в лицо назвали негодяем, и он уступил своего единственного сына, быть может, за деньги, быть может, просто так. «Бедный Джино, - заключил Филип. - В конечном счете он не сильнее меня». Но тут он вдруг подумал о мисс Эббот, чей экипаж спускался в темноте милях в двух перед ними, и почувствовал, как несерьезно его самообвинение. Она тоже обладала убежденностью, он испытал это на себе и испытает позже, когда она узнает о неожиданном и мрачном завершении этого дня.
– Какая ты скрытная, - упрекнул он сестру, - могла бы хоть теперь что-нибудь рассказать. Что мы должны уплатить за него? Все, что у нас есть?
– Тише!
– ответила Генриетта, усердно качая сверток. Она выглядела как некое костлявое орудие рока - этакая Юдифь, Дебора или Иаиль. В прошлый раз он видел младенца на коленях у мисс Эббот, сияющего, голого; позади него на двадцать миль расстилался пейзаж, рядом стоял коленопреклоненный отец. Воспоминание это в сочетании с Генриеттой, темнотой, идиотом и бесшумным дождем вселило в Филипа печаль и предчувствие горя.