– Люди гибнут во все дни.

– Если мне суждено умереть в мартовские иды, то я умру именно в мартовские иды независимо от того, буду ли возлежать дома в триклинии, сидеть в кресле в сенате или на коне перед легионами в боевом строю!

Увидев, что Клеопатра снова едва не плачет, он попытался ее успокоить:

– Клеопатра, меня сейчас убивать никому не выгодно. Это ввергнет страну в новую гражданскую войну, от которой все и так страшно устали. Сенаторы не глупы и прекрасно это понимают. Лучше уж перетерпеть меня несколько дней, чтобы потом объявить вне закона, когда я буду подальше от Рима. Или подослать убийц там. При чем здесь иды?

Цезарь мечтал уйти и вернуться с новым триумфом. Клеопатра мечтала о другом: что он завоюет половину мира и завещает ее Цезариону.

– А что будет если… если ты не вернешься?

– У Цезариона есть мать, а у нее Египет. Значит, Цезарион получит в наследство только Египет, а остальной мир завоюет себе сам. Должен же мой сын быть на меня похожим?

Она долго смотрела в его глаза, потом покачала головой:

– Ты завоюешь весь мир, и Цезарион получит от матери Египет, а от отца Парфянское царство.

Впервые за несколько последних недель Цезарь улыбнулся:

– Договорились. Ты не останешься в Риме?

– Ни за что! Как только будет возможно, уплыву в Александрию!

Разговор оставил очень тяжелый осадок. Глядя вслед уходившему Цезарю, Клеопатра сокрушенно произнесла:

– Больше я его не увижу…

– Ты что такое говоришь?! – ахнула Хармиона.

– Он не поверил. Его убьют…

Не только Цезарь обращался к предсказателям, Клеопатра тоже позвала своего:

– Внимательно смотри, что ждет Цезаря в ближайшее время.

Тот долго молчал, потом покачал головой:

– Он погибнет в иды марта, царица, авгур прав.

– Нет! Он весь день просидит дома взаперти, никуда не выходя и никого не принимая!

– Даже дома человек может погибнуть.

– Ничего нельзя изменить?

– Боги не любят, когда меняют их решения…

– Я попробую… – пробормотала Клеопатра. – Иди.

Хармиона, провожая предсказателя, осторожно поинтересовалась:

– Что, и правда так плохо?

– Линия его жизни обрывается в середине марта.

Клеопатра услышала, крикнула вслед:

– Значит, будет жить без линии!

Хармиона ужаснулась, неужели она собирается идти против воли богов?! Хотя от Клеопатры всего можно ожидать…

Царица и правда приняла свои меры, причем очень непохожие друг на дружку. Она отправилась в храм Венеры и долго стояла перед ее статуей, о чемто умоляя. Богатые дары, оставленные перед изображением богини, должны были помочь исполниться просьбе.

На свое собственное изображение царица даже не глянула. О чем просила? Оставить в живых Цезаря, клянясь, если тот переживет иды марта, хоть силой увезти его в Александрию. Никакого Рима, если в нем столько людей против Цезаря!

Вторым поступком было письмо, инкогнито отправленное Кальпурнии, с предупреждением, что для Цезаря опасно кудато выходить в иды, чтобы держала мужа, как могла, дома.

– Этото к чему?

– Она жена, пусть хоть она удержит его от публичных выступлений в этот день!

Шпионы Клеопатры докладывали ей о каждом шаге Цезаря. Неизвестно, прочитала ли письмо Кальпурния, но ничего сделать не смогла. Царица узнала, что диктатор весь вечер провел у Лепида, против обыкновения задержавшись за ужином и даже немало съев и выпив, что было странно. Всегда воздержанный Гай Юлий много пил и ел только в Александрии.

Неожиданно зашел разговор о… смерти, вернее, о том, какая лучше. Цезарь сказал, что предпочел бы любую, но неожиданную.

– Жить в ожидании страшно. Лучше погибнуть неожиданно, чем долго ждать своего часа.

Многим стало от этих слов не по себе. Лепид натянуто рассмеялся:

– Тебе ли чегото бояться, Цезарь? Ты столько сделал для Рима…

Тот вскинул на помощника темные умные глаза, губы чуть дрогнули в усмешке:

– Я и не боюсь. Но сколько бы я ни сделал, основное пока впереди. Еще столько задумок!

– Цезарь, верно ли, что ты решил отвести русло Тибра?

– Я многое еще решил сделать. И канал прорыть через Коринфский перешеек. И Парфию завоевать… Так что меня не стоит убивать, я еще пригожусь…

По спинам собеседников пробежал холодок. Он так спокойно говорил о возможном убийстве? А глаза Цезаря стали насмешливыми:

– Я же сказал, что не боюсь смерти. – И снова повторил: – Моя жизнь сейчас Риму дороже, чем мне самому. Если со мной чтото случится, страна будет ввергнута в новую гражданскую войну, куда тяжелее той, что недавно закончилась. Стоит ли убивать столько римлян, чтобы устранить одного меня?