«Бруммеля однажды спросил его гость, какое озеро в Англии он любит больше всего. Позвонив в колокольчик, тот переадресовал вопрос пришедшему на зов валету:

– Какое озеро мое любимое, Робинсон?

– Виндермер, сэр.

– Ах да, Виндермер, так и есть. Спасибо, Робинсон».

Находясь ближе всех к своему хозяину, валет первым испытывал на себе и его гнев. И если он состоял на службе у тирана, взрывавшегося по всяким пустякам, то жизнь его была хуже собачьей и более унизительной. Однако чаще всего, зная все привычки и слабости своего джентльмена, он учился манипулировать им и косвенным путем заставлять хозяина принимать решения, удобные ему.

В XIX веке невозможно было утаить свою личную жизнь от слуг, и каждый хозяин всегда был под угрозой шантажа с их стороны. Когда джентльмен тайно заводил любовницу, то он не мог просто снять для нее квартиру и оставить там ее одну. Он должен был обеспечить ее кухаркой, лакеем, горничной, а если имелся выезд, то еще и кучером. Всем им нужно было платить достаточную сумму денег для того, чтобы они могли преодолеть свои моральные принципы и не осмеливались болтать о личной жизни хозяйки. Но все равно сластолюбец находился в постоянном беспокойстве не только по поводу верности его возлюбленной, но и слуг. Достаточно им было поделиться с кем-то из приятелей, и пусть слуги все еще были преданы своему гоподину, но их друзья могли сильно навредить ему. Любовные связи в XIX веке обходились очень дорого с моральной и с материальной точек зрения. Однако даже деньгами нельзя было купить преданность людей, которые по каким-то причинам невзлюбили своего хозяина.

Джентльмен Уильям Хикей гостил у капитана Генри Мордауэта, известного своим эксцентричным, жестоким характером. За время пребывания в его доме он влюбился в его любовницу Шарлотту Бари. Однажды, когда капитан отсутствовал дома, его слуги деликатно намекнули гостю, что если он захочет что-то предпринять в отсутствие хозяина, то они не только его предупредят о неожиданном возвращении капитана, но и постараются задержать его как можно дольше. «Так, защитившись от неожиданностей, я с наслаждением занял место тирана!» – писал неблагодарный гость.

У гения пера XIX века Даниела Свифта было достаточно возможностей изучить слабости господ и прислуги на собственном опыте. Он начал свою службу в качестве компаньона сэра Уильяма Темпла, что сразу определило его место за обеденным столом среди верхней прислуги. У него был собственный слуга, вечно пьяный Патрик, чьи руки тряслись так, что он был не способен брить голову своего хозяина. Этого слугу он проклинал миллион раз, но не выгонял, и в конце концов так к нему привязался, что стал считать его своим другом, вопреки моральным нормам того времени, которые гласили, что расположение портит слуг.

Правда, в XIX веке было известно и проявление чувств другого рода. Встречались дома, где холостые джентльмены предпочитали окружать себя молодой прислугой исключительно мужского пола, которые, тем не менее, называли себя звучными женскими именами, такими как мадам Бион – валет, и Долл – паж Иметь прислугу для прихотей было удобно, но небезопасно. Когда хозяева переставали в ней нуждаться и брали другую, все секреты всплывали наружу. Тогда бывшему хозяину могло грозить тюремное заключение, как это произошло с Оскаром Уайльдом, которого, несмотря на известность и популярность, посадили в тюрьму за связь с молодым юношей.

Кучера обычно нанимал сам хозяин. Это было важно для него, поскольку это был человек из верхней, личной прислуги, с которым он проводил много времени, на честность, ответственность и молчание которого он часто рассчитывал. Кучер, являясь в определенных случаях и телохранителем джентльмена, знал о нем много такого, что подчас не должно было становиться достоянием жены и остальных членов семьи.

Когда джентльмен нанимал возницу, он надеялся получить респектабельного трезвого слугу с покладистым характером, который к тому же хорошо бы смотрелся в униформе, соответствовующей его положению. На практике очень часто он получал ленивого малого, прикладывавшегося к бутылке и забывавшего вовремя подать экипаж. Принимая на работу, хозяин спрашивал кандидата:

«Как близко можно ехать к другой стороне дороги, чтобы не подвергать седоков опасности?» Нанимаемый, старавшийся показать себя опытным кучером, мог ответить: «На расстоянии инча (немногим более двух сантиметров) или пол-инча!»

Беспокоившийся за свою жизнь хозяин конечно же отказывал такому хвастуну. На улицах XIX века было слишком много пьяных кучеров, и даже опытному вознице было трудно порой доставить коляску или карету домой без повреждений. В деревне большую опасность представляли собой конюхи, возвращавшиеся порожняком, с пустыми телегами. Они, чтобы компенсировать время, потраченное на выпивку, торопились изо всех сил и хлестали и так несшихся во весь опор лошадей. В городе же самое рискованное место находилось снаружи особняков, дававших бал, где замерзшие и ошалевшие от ожидания кучера злодейски расталкивали друг друга, стараясь первыми посадить своего раздраженного хозяина.

Иностранный принц так описывал свалку перед важным приемом: «Как только эти героические водители колесниц усматривали, что ворота открывались, они тут же начинали безжалостно хлестать своих лошадей, как будто они сделаны из железа и в их планы не входило сохранять их в будущем». Полиция не вмешивалась в творимый хаос, считая, что это не входит в ее обязанности. Довольно часто в таких потасовках, когда каждый кучер норовил выехать первым через ворота, коляски и кабриолеты, не выдерживая нажима, буквально разлетались на части, и хозяева едва успевали из них выскочить. В дождливую или морозную погоду, когда беззаботные господа наслаждались танцами на балах или вкусным ужином в хорошо натопленной зале, их кучера страдали от холода до такой степени, что лили бренди, чтобы согреться, не только внутрь собственных желудков, но и к себе в сапоги, в наивной надежде согреть ноги. Панч шутил, что, увидев закутанную, неподвижную фигуру на улице, подумал, что это мумия, а на самом деле это был кучер, обернутый 16 разными покрывалами и пропахший алкоголем. Характеристикой хорошего кучера являлось умение править лошадью равномерно, заставляя ее бежать с постоянной скоростью, которую он перед выездом оговаривал с хозяином (4, 6 или 8 миль в час). Дурной возница, резко тормозя, опрокидывал пассажиров на пол и утомлял их частым переходом лошади от галопа к шагу. Миссис Битон не обошла и этот аспект своим вниманием. Она писала, что скорость меньше, чем шесть или восемь миль в час, очень вредна для лошади, так как животное становится вялым и ленивым. Экипажи могли двигаться с такой скоростью, поскольку еще в эпоху короля Георга I кучера обшарпанных телег должны были уступать дорогу каретам джентльменов. Кстати, во времена Французской революции 1848 года этот закон был отменен одним из первых как признак отсутствия демократии.