могиле математика. Все это выглядело нелепо, но как-то тронуло меня.

Относительно смерти Рея в городе ходят слухи, что он был убит. Кто был убийца, неизвестно. Утверждают, что покойный сам сказал об этом, так как после ранения жил еще часа полтора. Как говорят, он сохранил в тайне имя убийцы. Я повторяю эту версию, не опровергая, но и не поддерживая ее. Перфекта не хочет, чтобы говорили о случившемся, и всегда огорчается, когда я касаюсь этого вопроса.

Она, бедняжка, еще не успела опомниться от одного несча' стья, как на нее обрушилось новое, сильно опечалившее всех нас. Друг мой, пагубнейшая и застарелая болезнь, прижившаяся в нашей семье, избрала себе еще одну жертву. Несчастная Росарио, которую мы вырастили своими заботами, лишилась рассудка. Ее бессвязная речь, жуткий бред, мертвенная бледность напоминают мне моих мать и сестру. Но ее случай наиболее серьезный из всех, которые я наблюдал в нашей семье: это не просто мания, а настоящее безумие. Печально, очень печально, что из стольких наших только я один сохранил свой разум здоровым и невредимым, совершенно свободным от столь гибельного недуга.

Я не мог передать Вашего привета дону Иносенсио, так как бедняга неожиданно захворал, никого не принимает, не видится даже с самыми близкими друзьями. Но я уверен, что он скоро тоже будет передавать Вам привет, и можете не сомневаться, что он сразу же возьмется за перевод латинских эпиграмм, которые вы ему рекомендуете… Опять стреляют… Говорят, что сегодня снова будут беспорядки. Войска только что выступили».

Барселона, 1 июня

«Сегодня я прибыл сюда, оставив племянницу Росарио в Сан-Баудилио-де-Льобрегат. Директор больницы сообщил мне, что случай неизлечимый. Но в этом веселом и просторном сумасшедшем доме о ней будут тщательным образом заботиться.

Дорогой друг, если я тоже заболею, пусть меня отправят в Сан-Баудилио. Надеюсь, что по возвращении я уже застану гранки «Знатных родов». Я хочу добавить еще шесть листов, ибо считаю, что было бы большим упущением не опубликовать имеющиеся у меня доводы, доказывающие, что Матео Диес Коронель, автор «Метрической похвалы», происходит по материнской линии от рода Гевара, а не от рода Бургильо, как утверждал автор «Развлекательной антологии».

Я пишу это письмо главным образом для того, чтобы предупредить Вас. Я уже слышал, что некоторые люди рассказывают об обстоятельствах гибели Пене Рея так, как это произошло в действительности. Когда мы виделись с Вами в Мадриде, я открыл Вам эту тайну и рассказал все, что стало мне известно вскоре после печального события. Я весьма удивлен, что, хотя я сказал об этом лишь Вам одному, здесь известны все подробности вплоть до того, как Рей вошел в сад, как, увидев нападающего на него с ножом Кабальюко, выстрелил в него и как Рамос своим метким выстрелом уложил его на месте… В общем, дорогой друг мой, если Вы по неосторожности с кем-нибудь говорили об этом, я хочу напомнить Вам, что это семейная тайна. Полагаю, что подобного напоминания вполне достаточно для столь благоразумного и осторожного человека, как Вы.

Ура, ура! Я прочел в каксй-то газетке, что Кабальюко разбил генерала Баталью».

Орбахоса, 12 декабря

«Какую печальную новость приходится мне сообщить Вам. Мы потеряли исповедника. Не подумайте, что он отошел в лучший мир, нет. Бедняга с апреля месяца так грустен, меланхоличен и молчалив, что его трудно узнать. В нем уже нет и признака того аттического юмора, той ясной классической жизнерадостности, которыми он нас всегда пленял. Он избегает людей, заперся и своем доме. Никого пе принимает, не притрагивается к еде, прекратил все сношения с внешним миром. Если бы Вы увидели его, то не узнали бы – от него остались кожа да кости. Самое интересное – это то, что он поссорился с племянницей и живет один, совсем один в каком-то домишке в квартале Байдехос. Он говорит, что отказывается от своей кафедры в приделе собора и уезжает в Рим. Ах, Орбахоса сильно обеднеет, потеряв своего великого латиниста. Мне кажется, что пройдут годы и годы, а у нас другого такого больше не будет. Наша славная Испания кончается, гибнет, умирает».

Орбахоса, 23 декабря

«Юноша, которого я рекомендовал Вам в письме, переданном им самим, внучатный племянник нашего дорогого исповедника, по профессии адвокат, немного пописывает. Он прекрасно воспитан и отличается здоровым образом мыслей. Было бы очень досадно, если бы он развратился в столице, этой трясине философствования и неверия. Он честный человек, труженик и добрый католик, так что я полагаю, он сделает карьеру в Вашей превосходной адвокатской конторе. Честолюбие (ибо у него тоже есть свое маленькое честолюбие) может толкнуть его на путь политической карьеры, и я думаю, что его участие будет неплохим вкладом в битву за сохранение традиционного порядка, особенно теперь, когда молодежь развращена разными проходимцами. Его сопровождает мать, женщина простая и без светской полировки, но обладающая превосходным сердцем и подлинным благочестием. Ее материнская любовь выражается в несколько причудливой форме мирского честолюбия; она мечтает, что ее сын станет министром. Очень может быть.

Перфекта просит кланяться Вам. Я не могу точно сказать, что с ней, но, во всяком случае, мы опасаемся за ее здоровье. Она до такой степени лишилась аппетита, что становится просто страшно. Или я профан в болезнях, или тут начинается желтуха. Дом наш очень мрачен с тех пор, как из него ушла Росарио, освещавшая все крутом своей нежной улыбкой и ангельской добротой. Словно черная туча нависла над нами. Бедная Перфекта часто упоминает об этой туче, которая становится все чернее, в то время как сама сеньора становится все желтее. Бедняжка находит облегчение в религии и в служении богу, она исполняет обряды со все большим усердием и тщательностью. Почти все время она проводит в церкви и тратит свое большое состояние на пышные службы, на блестящие новены и манифьесты. Благодаря ей церковные обряды приобрели в Орбахосе торжественность былых дней. Это приносит некоторое утешение среди всеобщего упадка и разрушения нашего государства…

Завтра получу гранки… Я добавлю листа два, так как открыл еще одного знаменитого орбахосца. Это Бернардо Амадор де Сото, который служил оруженосцем у герцога Осунского в эпоху Неаполитанского вице-королевства и который, судя по некоторым данным, не принимал никакого, совершенно никакого участия в заговоре против Венеции».

ГЛАВА XXXIII

На этом история кончается. Вот и все, что мы можем сказать сегодня о людях, которые кажутся хорошими, но на самом деле не таковы.

Мадрид. Апрель 1876 года

ПЕРЕВОД И. ЛЕЙТНЕР И Р. ЛИНЦЕР

Как всегда в дни корриды, Хуан Гальярдо позавтракал рано. Единственным его блюдом был кусок жареного мяса. К вину он не прикоснулся: бутылка стояла перед ним нетронутая. В такой день необходимо сохранять ясную голову. Он выпил две чашки крепкого черного кофе, закурил толстую сигару, оперся локтями па стол и, опустив подбородок на руки, со скучающим видом стал разглядывать посетителей, постепенно заполнявших ресторанный зал.