Шрифт:
ГОСПОДЕНЬ ВОИН
Готов он встретить бед грядущих рать, Он не боится мучеником стать; Очаг ои оставляет и покой, Заслышав хриплый вой волны морской; В его руках всегда щедра земля, А при дворе он — совесть короля, И не прочтет в глазах его толпа, Лицом или спиной к нему судьба. Он сам себе надежная броня, Ни ночи не боится он, ни дня, Судьбе удары возвращает он, Как будто впрямь из камня сотворен. Другим он сострадает, но навряд Прольет слезу, коль будет сам распят… Чтоб не было для истины препон, Он жизнь отдаст, — господень воин он. НА МАСТЕРА БЕНА ДЖОНСОНА
Скончался Джонсон, лучший наш поэт, Сандалиям отныне места нет Среди котурнов, и едва жива Былая слава — нищая вдова. Театр растлен, изящества лишен, Не ходит, а вышагивает он, Не говорит, а воет и пищит,— Любое слово там по швам трещит. Ни гений дерзкий, ни восторг святой Не озаряют зал полупустой. Грядет година горьких перемен — Овации не сотрясают стен, Зевотно, рвотно действие течет, Зато везде невежеству почет. Тебе знаком тупиц партерных пыл, «Алхимик» твой освистан ими был; Позор им! И молчать резона нет, Ведь остроумье погасило свет, И будет спать, не видя ничего, Коль скоро не разбудишь ты его. СВОБОДА
Людей от бед любого рода Умеет исцелять природа, Покуда есть у них свобода. А отними ее — и что ж, Весь мир погибнет ни за грош. ПЕСНЯ БЕЗУМНОЙ ДЕВЫ
Ах, сэр, благослови Христос И утро голубое, И космы всклоченных волос, Покрытые росою; Благослови и первоцвет, И каждую девицу, Что от меня кладет букет На милую гробницу; И вас, мой добрый кавалер… Но ах, какая жалость — Вы упустили муху, сэр, А с ней любовь умчалась. Но муха укусила вас, И взоры ваши дики… Нет-нет, любовь лежит сейчас Под грядкой земляники; Томится холодом земли, Недвижностью, молчаньем; А вы бы оживить могли Ее одним лобзаньем. Но, сэр, помягче, понежней — Не то ей будет больно; Нельзя же обращаться с ней Все время своевольно! Оплел бедняжку первоцвет; Эх, вам бы постараться Ее вернуть… Но тут запрет, И нам не увидаться. СЕБЕ САМОМУ
Видно, не любил я сроду: Не пришлось ни разу мне Распинать себя в угоду Девушке, вдове, жене. Ни одной прекрасной даме В жертву не принес я чувств, С благородными цветами Не сравнил желанных уст. И не увядал в разлуке, Подражая остальным, Не ломал от горя руки, Не был от любви больным. Не носил я власяницы И постов не соблюдал, Не ходил во храм молиться, Чтоб господь печаль унял. И доволен тем, что страсти, Оставаясь в стороне, Ни всецело, ни отчасти Не разбили сердца мне. САВАН
Приди, в тебе вино и мед Моих острот, Очарованье, слава, честь Всего, что есть, Моих намерений венец И мой конец. Вся жизнь овеяна тобой, О саван мой! Я завершил безбрачный путь — Женой мне будь. В земле мы оба обретем Покой и дом. Там вожделения и страсть Теряют власть, И там никто не будет впредь Желать и сметь, Там боль забыта навсегда, Там нет стыда, Там нет ни тюрем, ни оков — Там нет рабов, И там над страждущей вдовой Взойдет покой, Там неудачника не надут Тюрьма и суд, Там Лорда-канцлера дела Сгорят дотла, Там пэры— главари палат Бездумно спят, И суд по мелочным делам Не нужен там, Там все уравнены в правах: Все тлен, все — прах, Там всех вельмож смирит земля И короля! Фортуны там забыта роль, Там всяк король, Там каждому дана постель И колыбель… Как платья, сброшенные с плеч, Должны мы лечь, Чтоб неизношенными встать В свой день опять. Все скрытое да узрит свет,— Гласит завет, И нас однажды призовут На божий суд. Платон исчислил: час пробьет В далекий год. ЦВЕТАМ САДОВЫХ ДЕРЕВЬЕВ
Зачем отрадным обещаньям Настоль вы неверны? Кем вы принуждены Пасть в юности с улыбкой нежной На белоснежный Алтарь весны? Ужели нашим ожиданьям Всегда такой исход — Терять вас каждый год? Как жаль, что вас само цветенье В распад и тленье Тотчас ведет. Но вы нас подарили знаньем: Поведали о том, Что смерть во всем живом; Как вы когда-то, листья ныне Лежат на глине В саду пустом. К СУДЬБЕ
Круши меня — я, беспечален, Усядусь посреди развалин. Дери на клочья — все равно, В беде терпенье мне дано. Мой жалкий вид осмей победно; Беги, как от заразы вредной; Хоть сделай чучелом — а все ж Меня ничем ты не проймешь. К СВОЕЙ СОВЕСТИ
Могу ль я не грешить, когда Ты — Главный секретарь суда? Не умолять о снисхояоденье При легком правонарушенье? У ж так тебя я улещу, Так пыль в глаза тебе пущу, Что сделается безобиден Грешок мой — и совсем не виден. Дар ослепляет мудреца; Других свидетелей, истца Не слушай, получивши взятку, И Память призови к порядку. И не скрипи своим пером Во тьме, в безмолвии ночном; Дай мне немного порезвиться, Ведь я мужчина, не девица. Нет, так не будет; это — гнусь! Отныне я тебе клянусь С пути благого не сбиваться, Тебя, Судьи, не опасаться. ПРОЩАНИЕ МИСТЕРА РОБЕРТА ГЕРРИКА С ПОЭЗИЕЙ
Так под луной любовники украдкой Едва вкусят восторга страсти краткой, Из милых уст опьянены на миг Дыханьем роз, фиалок и гвоздик, Едва пошлют воздушное лобзанье Жемчужине ночного мирозданья,— Как тут их друг у друга отнимать Бежит жена ревнивая, — иль мать С крыльца гремит ключей унылой связкой,— И те, несчастные, поспешной лаской Покажут вдруг, как туго им пришлось: Вдвоем нельзя и невозможно врозь. Вот так и мы перед разлукой хмурой; Влюбленные нам родственны натурой — Мы так же гнали прочь железный сон, Когда в окно влетал вечерний звон — Нет, полночь — нет! — мы были своевольней, Когда рассвет вставал над колокольней, Мы, бодростью превосходя рассвет, С восторгом слали солнцу дня привет И пили, общим пламенем объяты, За девять тех, которым Феб десятый; В вакхическом безумстве мы несли Сердца и души вихрем вкруг земли, В венце из роз, в испуге, в изумленье От своего хмельного исступленья; Да, я ширял, как пламенный дракон, Но к дому невредимым возвращен. О наша всемогущая природа! Ты даришь огнь сынам людского рода, А с ним простор, насущный хлеб и честь, И воскрешенье от греха, и весть, Что воцарится над юдолью бренной Всеобщий радостный апрель вселенной, Когда все станут равными. Во прах Какие тысячи б сошли в веках И сколькие в грядущем миллионы — Но души смертных, одухотворенны Тобой, живут благодаря тебе И не сдаются злобе и судьбе. Гомер, Мусей, Овидий и Вергилий Прозренья огнь поныне сохранили, И наши барды, милостью твоей, Тенями да не станут средь теней, Доколе свет для славы или слуха Хранит фанфару, и язык, и ухо; Но сей удел не для меня, о нет: Пред небом и душой я дал обет Весь пламень чувств, все совести движенья Вручить священническому служенью. Не жупел человечества, нужда, С тобою нас разводит навсегда, Взывая к здравомыслию, но знанье, Что я созрел для высшего призванья — Иначе б я давно утратил пыл И в сытом самомнении почил; Нет, бог природы новые отличья Готовит мне для вящего величья. Ты поняла? Ступай же; нет, постой, Ты слышишь речь, рожденную тоской, Ты видишь лоб, тоской изборожденный,— О, не таков ли на смерть осужденный, Когда в слезах, печалясь о былых И небывалых радостях земных, С товарищами он бредет куда-то, Откуда человекам нет возврата. И менестрель такой же бросил взгляд На Эвридику, шедшую сквозь ад, Каким тебя я каждое мгновенье Слежу с явленья до исчезновенья, Каким вотще взываю о любви И жажду удержать черты твои. Так Демосфен, велением собранья Навеки обреченный на изгнанье, Глядел назад и видел за кормой Дым очагов над Аттикой родной; Так Туллий, не любовник, но свидетель Времен, когда почила добродетель, Глядел и тщился рок остановить Иль падший город взором уловить. Так, так я на тебя гляжу печально; А что любовь моя материальна, А не словесна лишь, то я принес Жемчужины моих замерзших слез — Бери, ступай неспешною стопою, К Пегасову направься водопою И на горе раздвоенной узри Священных дев, которых трижды три, И осуши стыда и гнева чашу За братью прорицательскую нашу, И, опьянев, кляни хромых, слепых Балладников, коверкающих стих, Присвоивших твои алтарь и имя; О, преврати их чарами своими Вон тех в лягушек, а вот этих в змей, Таких-то — в крыс, а этаких — в свиней, Чтоб их обличье стало так отвратно, Что сущность даже глупому понятна. Последний поцелуй! Теперь иди; И я пойду, храня тебя в груди, Хотя не ты даруешь вдохновенье Для проповеди горнего ученья, Но муза новая. А ты, мой друг, Ей можешь пригодиться для услуг — Так будь во мне готова к сим заботам, Служанка, облеченная почетом. Благотворящих благость вводит в рай; Наш труд — венец земных трудов. Прощай.