И он улегся на досках палубы так спокойно, как будто вокруг на тысячи стадий не было ни мягких постелей, ни женщин.

Диоклей прошел вперед, чтобы выспаться, сидя на скамье гребца, и прислонился к обшивке, как делал всегда, ночуя на борту судна.

Соклей снял хитон, сложил его в виде подушки и лег рядом с Менедемом, завернувшись в гиматий, чтобы было теплей.

— Спокойной ночи, мой дорогой, — пробормотал он.

— Спокойной ночи, — ответил его двоюродный брат. — Лучше тебе не спать завтра допоздна, или ты упустишь свой шанс.

Он сказал это саркастическим тоном и все-таки был прав.

— Ты обычно просыпаешься раньше меня, — отозвался Соклей. — Потряси меня, если я все еще буду спать.

— Хорошо, но почему ты хочешь такое увидеть… — Менедем не договорил, повернувшись спиной к Соклею.

Через несколько мгновений он уже храпел. Соклей еще некоторое время бодрствовал, но недолго.

Он проснулся оттого, что Менедем толкал его в плечо. Солнце еще не встало.

Соклею понадобилось мгновение, чтобы вспомнить, почему двоюродный брат будит его так рано. А вспомнив, он перестал тихо жаловаться и сказал:

— Спасибо. А то я спросонья было позабыл, что мне надо сделать.

Соклей проглотил хлеб, сыр и вино, натянул одежду и поспешил к городу.

Когда он добрался до улицы, где жил Птолемей, он без труда догадался, в котором из домов рядом с резиденцией правителя Египта держат племянника Антигона — это здание охраняло больше воинов, чем дом самого Птолемея. Сколько людей Полемея явились с Халкиды на Кос? Достаточно, чтобы правитель Египта поневоле нервничал, каким бы спокойным ни казалось все в настоящий момент.

Соклей назвал свое имя одному из стражников, дежуривших перед дверью.

— Скажи мне и имя твоего отца, — отозвался тот.

Когда Соклей это сделал, воин кивнул.

— Хорошо, ты и в самом деле тот самый.

Он слегка постучал в дверь.

— Откройте, родосец пришел.

Дверь открыл не раб, а еще один воин.

— Пойдем со мной, — отрывисто проговорил он и повел Соклея в андрон.

Во дворе тоже было полно вооруженных людей. Воины, собравшиеся в андроне, были старше и, судя по виду, более высокого ранга.

«Свидетели, посланные Птолемеем», — подумал Соклей.

Одно кресло в комнате оставалось пустым.

Тот, кто привел родосца, махнул рукой в сторону этого кресла, и Соклей, садясь, изумленно покачал головой: правитель Египта подумал обо всем.

Полемей вошел в андрон несколькими минутами позже. Он не был связан или закован, и воины, шагающие с ним рядом, явно держались настороже.

Полемея ожидало ложе рядом с маленьким обеденным столом. Племянник Антигона возлег на это ложе и гневно уставился на людей, пришедших посмотреть, как он умрет.

— К воронам всех вас, — хрипло сказал он. Потом заметил Соклея. — Еще один падальщик ожидает мертвечины, а?

Прежде чем Соклей смог найти слова для ответа, в комнату вошел человек, неся простую глиняную чашу. Он поставил ее на стол и двинулся было к выходу.

— Подожди, — остановил его Полемей. — Скажи, здесь достаточно, чтобы я мог совершить либатий, прежде чем выпью?

Вздрогнув, Соклей вспомнил, что Сократ задал тот же самый вопрос — по свидетельству его тюремщика. Человек, который принес чашу, кивнул.

— Если хочешь, давай. Здесь достаточно, чтобы убить слона.

— Не хотим рисковать, а? — не без гордости проговорил племянник Антигона.

Он взял чашу и пролил из нее несколько капель, как бы совершая возлияние вином в честь Диониса. Потом выпил яд. Опустив чашу, он скорчил ужасную гримасу.

— Ох, клянусь богами, отвратительное пойло. Вы никогда больше не увидите, чтобы я его пил.

— Браво! Храбро сделано, — пробормотал офицер, сидевший рядом с Соклеем.

Родосец склонен был согласиться. Полемей, может, сполна заслужил то, что получил, но умирал он как человек отважный.

И это было еще не все. Приговоренный к смерти выплеснул осадок из чаши на пол андрона, сказав:

— Это — для красавца Птолемея.

Он как будто играл в коттаб и хвалил красивого мальчика.

Двое офицеров Птолемея открыто рассмеялись. Их хозяин был великим человеком и заслуживал похвалы за многие достоинства, но едва ли отличался красотой. Соклей подумал, что благодаря своему массивному сложению Птолемей, должно быть, выглядел в юности таким же непривлекательным, как и он сам.