И Лурканио это знал.

– Предположим, я хочу услышать это от вас, – повторил он. – Во всех подробностях. Заходите, садитесь, устраивайтесь поудобнее. И закройте дверь.

Краста подчинилась. Она всегда замечала, когда ей приходилось подчиняться чужой воле, а не своему капризу. Повиновение давило ее, словно слишком тесные брюки. Пытаясь выкроить себе немного свободы, немного воли, она одарила Лурканио бесстыдной улыбкой.

– Твои люди подумают, что я не за этим пришла.

Один раз она от скуки отдалась полковнику прямо в кабинете, чем надолго отвлекла Лурканио от его бумаг.

Сегодня отвлечь альгарвейца не удалось.

– Пусть думают что хотят. – Он махнул рукой. – Вы пришли рассказать мне, что наслышаны… о некоторых событиях. А теперь не желаете поведать, каких именно. Я должен знать.

Он выжидающе уставился на нее.

И снова Краста обнаружила, что подчиняется его воле. И оттого, что она исполняет приказ, а не следует собственным желаниям, как в отсутствие полковника Лурканио, маркиза позволила себе бросить ему в лицо:

– Это правда, что Альгарве вывозит кауниан из Валмиеры, или из Елгавы, или… откуда-то еще, – с географией, как и со многими другими предметами, у нее неизменно возникали проблемы во всех академиях, которые маркиза успела почтить своим недолгим присутствием, – и творят с ними всякие ужасы в варварском Ункерланте?

– А, это… – Лурканио снова махнул рукой. – Я думал, что вы заговорите о чем-то более серьезном, дорогая моя. Нет, мы не вывозим жителей из Валмиеры или Елгавы и не творим с ними никаких ужасов. Точка. Я вполне ясно выразился?

Краста не заметила, что полковник ответил не на все ее вопросы; если бы в академиях или женской гимназии (незаконченной) маркиза больше внимания уделяла занятиям, этот факт, возможно, не ускользнул бы от ее внимания. Но и страх, порожденный циркулирующими уже вторую неделю слухами, ушел не сразу.

– Тогда почему люди твердят об этом? – не унималась она.

– Почему? – Лурканио вздохнул. – Или вы не замечали сами, что большинство людей – простонародье в особенности – глупы и готовы повторять все, что слышали, точно ученые галки?

В общении с Крастой это был беспроигрышный ход.

– Разумеется! – воскликнула маркиза. – Все простолюдины если не глупцы, то просто негодяи! Простолюдины… просто.

Она рассмеялась. Остроты получались у нее разве что по нечаянности, да вдобавок Краста не всегда замечала, когда ей удавалось сказать нечто забавное, но уж если замечала, то была необыкновенно довольна собой.

Лурканио тоже рассмеялся – громче, чем того заслуживал бледный каламбур.

– Ну вот видите? Вы сами вынесли приговор лжецам. Разве пропал без вести кто-то из ваших знакомых? Или из ваших слуг? Или знакомых ваших слуг? Нет, разумеется. Как бы могли мы сохранить в секрете подобное? Это просто невозможно.

– Да, конечно, – признала Краста.

Если бы люди начали пропадать в Валмиере, слухи не были бы столь расплывчаты и бледны. Теперь, когда полковник указал на это, маркиза и сама удивилась своей доверчивости. Но все же…

– Тогда почему Куусамо объявило вам войну?

– Почему? – Лурканио сардонически приподнял бровь. – Я скажу вам, почему, дорогая моя: потому что семь князей ревнуют к нашим победам и ухватятся за любой повод, чтобы втоптать нас в грязь.

– А-а…

Такой довод Краста тоже могла понять: сама она подобным же образом обходилась со светскими соперницами и становилась жертвой сходного обхождения. Маркиза кивнула.

Улыбке Луркано вернулось прежнее обаяние. Полковник отодвинулся от стола вместе с креслом. Кресло было альгарвейское, штабного образца. Латунные колесики заскрипели.

– Раз уж вы все равно здесь, дорогая моя, не стоит ли нам предоставить моим подчиненным повод для сплетен?

Сейчас в его голосе не слышалось приказных ноток. В делах постельных он никогда не пытался распоряжаться Крастой – во всяком случае, впрямую. Если бы маркиза решила выйти из кабинета, Лурканио не упрекнул бы ее ни словом. И Краста подчинилась – во многом потому, что могла отказаться. Тем более что остальные альгарвейские офицеры начнут ревновать Лурканио, а это было маркизе приятно. Она опустилась перед полковником на колени и задрала его юбку.

Испытывая душевное (и телесное – Лурканио был весьма щепетилен в вопросах любовных игр) облегчение, маркиза вернулась в свои покои, чтобы выбрать плащ для поездки по магазинам Приекуле. От Бауски не было никакого проку. То, что называлось «утренней болезнью», у нее затягивалось на весь день, так что в любой момент горничная могла, тяжело сглотнув, умчаться в направлении уборной. Если вынашивание детей всегда связано было с подобными трудностями, Краста решительно не желала принимать участие в процессе.