— Спасибо, что пришли.

Уилл опустился в плетеное кресло за столом со стеклянной крышкой размером с пару входных дверей. Рядом стоял стул, как те, в которых режиссеры обычно сидели на съемочных площадках, на матерчатой спинке сзади было вышито: «Уилл Хеннинг. Исполнительный продюсер». На стуле лежала кипа сценариев. Три панорамных двери открывались на аккуратную лужайку перед домом и необъятных размеров бассейн с бирюзовой водой.

На стенах вперемешку с постерами фильмов, которые делал Уилл, висели фотографии Ли в красивых рамках. Ли с неуклюжестью, которая была ей свойственна в подростковом возрасте, расплескивает рукой воду в бассейне. Ли задувает десять свечей, украшающих шикарный ресторанный десерт. Ли в спасательном круге опирается на руку мальчишки с большущим кадыком. Она в нахлобученной на самые брови безразмерной капитанской фуражке стоит на фоне теплохода с якорем и надписью: НАЧАЛЬНАЯ ШКОЛА КАЛАБАСАС — ВЫПУСКНОЙ НА БОРТУ!

На фоне роскошной мебели резко выделялась стоявшая на столе перед Уиллом кособокая пепельница, явно сделанная вручную на уроке труда в школе. Сбоку на ней были выгравированы буквы: ЛХ. Тим еще не видел Уилла курящим. И глядя на его спортивные костюмы, сок из водорослей и тренажерные залы, был уверен, что тот не курит вообще.

— В каком возрасте женщины перестают убегать от проблем к маме?

Тим, которому были одинаково чужды и сериальный юмор, и затертые до дыр тезисы, распространенные в среде играющих в гольф толстосумов, смог лишь сочувственно пожать плечами.

— Она измучена, что на нормальном языке означает, что ее все достало. Уехала в Лонг-Бич на выходные. По мне так лучше пусть острые щепки под ногти загоняют, чем туда переться, но Эмма считает это место раем на Земле. Я послал Руча и няню приглядывать за ней и ребенком. — Уилл вытянул губы. — Даг решил несколько дней отдохнуть.

На стене за спиной Уилла был единственный знак из его личного Зала славы — наградная тарелка с надписью «Комната спящего — $367 923 000» в домашнем прокате. Все остальное место было посвящено его фотографиям с Ли. Вот они на пикнике в Голливуде, вот на улице с Шакилом О'Ниллом, а вот едут в лимузине, и Уилл выставляет напоказ свою очередную награду как орден или знак аристократической принадлежности.

— Тогда телефон звонил чаще. — Уилл показал на дорогой телефонный аппарат на столе. — Эта тишина для продюсера все равно что похоронный колокол. Раньше стать директором студии мог только опытный человек солидного возраста. Сейчас там сидят молодые сосунки, которые говорят тебе взять на главную роль в фильме какого-нибудь рэпера или пригласить режиссером припадочного урода с MTV. — В неярком освещении морщинки, собравшиеся в уголках глаз Уилла, были заметнее обычного. — Раньше я с этим справлялся, но они хитро изменили правила игры. Теперь мальчишки в дорогих костюмах говорят мне, что я для них — источник вдохновения. Я получаю награды за вклад и достижения. Все это кажется… посмертным. — Он долго смотрел на безмолвный телефон. — Все наши герои не зря умирают молодыми. Чем старше мы становимся, тем сильнее осознаем, как мало узнали за свою жизнь.

Тим, все еще стоя, засунул руки в карманы куртки:

— А она хорошо вас отбрила тогда. Ли.

Уилл мрачно кивнул:

— Да, у меня в жизни бывали и более удачные встречи. — Он повернулся к стеклянным дверям, глядя, как желтые листья падают в отливающую бирюзой воду бассейна. — Отец Ли был подрядчиком. Простым парнем. Он умирал медленно и мучительно. Когда я встретил Эмму, она очень нуждалась в том, чтобы о ней кто-нибудь позаботился. Она родила Ли рано и пропустила ту часть жизни, когда принято веселиться на всю катушку. И она была просто в восторге от этого нового мира, всего этого. — Он широким жестом обвел комнату со всеми ее атрибутами голливудской роскоши. — Она хотела этой новой жизни, а я хотел подарить ей эту жизнь… Это затягивает. Играть роль Ричарда Гира иногда чертовски приятно.

— А Ли?

Он улыбнулся мягко, почти застенчиво:

— Когда принимаешь чужого ребенка, все по-другому, не как с собственными детьми. Нет обязаловки «зова крови». Ты либо сразу испытываешь к этому ребенку чувство любви, либо нет. Мне понадобилось минут пять, чтобы полюбить Ли.

— Когда вы в последний раз ей об этом говорили?

Уилл поерзал в своем дорогом кресле:

— Есть какие-то общепринятые правила воспитания. Ты отдаешь детям так много, столько души вкладываешь в них. А теперь этот руководитель секты так легко, так… дешево завоевал ее доверие.

Лицо Уилла помрачнело, выражение гнева сменилось выражением печали, потом все повторилось снова.

— И все же она ваша дочь.

Уилл открыл ящик стола и выложил на стол стопку копий писем. Он листал их, показывая множество листов, исписанных аккуратным почерком:

— Я посылал ей письмо каждую неделю с тех пор, как она уехала. Она не ответила ни на одно из них. Ни на одно. Цепляться за надежду очень тяжело. Эта бесплодная надежда выжигает все внутри. Сколько мне еще это терпеть?

— Все, что я могу вам сказать, это то, что завтра мы опять встречаемся, в том же месте, в то же время.

Уилл издал какой-то сдавленный грустный звук и повернулся на стуле, глядя, как ветер раскачивает верхушки эвкалиптов. Казалось, он не заметил, когда Тим снял две фотографии со стены:

— Я хочу показать эти фотографии Ли.

Уилл в ответ только неопределенно махнул рукой. Тим посчитал, что этот жест означает согласие.

Тим негромко постучал в дверь костяшками пальцев. Так же он стучал в дверь к Джинни, когда ему пришлось уехать с вечеринки в ее начальной школе, на которую пригласили всех детей с родителями, из-за сообщения об угрозе взрыва заминированного автомобиля. Повесив свернутую куртку на руку так, что она прикрывала фотографии, которые он держал в руке, Тим осторожно открыл дверь. Ли лежала на матрасе лицом к стене. Она неохотно поднялась, повернулась к нему и села на матрасе, скрестив ноги: