Дрей что-то тихо промычала: в этом звуке сплелись удовольствие и тоска.

Тим сказал:

— Помнишь, какой у нее был смех, когда она заводилась не на шутку?

— Который был похож на икоту?

— А как она раскрасила стопы маркером и бегала по новому ковру? А это выражение, которое появлялось у нее на лице, когда мы ее отчитывали за что-нибудь, — насупленные брови? Наморщенный лоб?

— Оскал, как у маленького дьяволенка, — пробормотала Дрей.

Они с улыбкой посмотрели друг на друга.

— Да, — сказала она. — Я помню.

Ладони Тима вспотели, как случалось всегда, когда он подъезжал к этому дому. Прилегающий к нему газон идеально зеленого оттенка был подстрижен ровно по высоте поребрика. Тим тоже раньше так стриг свой собственный газон. Он стоял в ночном прохладном воздухе и рассматривал свой старый дом.

После поездки в потоке движения по улицам Лос-Анджелеса, представляющем собой каждодневную бессрочную прививку от здравомыслия и уравновешенности, Тим добрался до Пасадены, а потом и до своего коттеджа.

Ему вдруг пришло в голову, что те упражнения Программы, которые были направлены на возвращение в прошлое, основывались не только на «привитых» воспоминаниях. У большинства людей была своя боль, которую можно было откопать и начать эксплуатировать; оголенные нервные окончания, на которых можно было играть, как на струнах арфы. ТД выискивал отверстия, в которых прятались психологические травмы, страдания, потери. Он вскрывал людям черепную коробку, а они приветствовали его, как бога-завоевателя.

Тим поднялся на крыльцо и позвонил. В терракотовой кадке росла калина. Ее крона была очищена от опавших листьев. На земле трепетал коричневый высохший листок.

Мерный стук шагов. Темнота в глазке, потом его отец открыл дверь, заслонив узкую щель своим телом.

— Тимми! — Его взгляд быстро скользнул за плечо Рэка на машину Дрей, на которой тот приехал. — Ты решил обменять этот хлам на стол твоей матери?

Тим всю дорогу старался собрать свое мужество в кулак, а тут вдруг почувствовал удивительное спокойствие.

— Почему ты все время стараешься меня унизить?

Отец вышел на крыльцо, поднял единственный сухой лист и завернул его в носовой платок, который достал из кармана:

— Ничего личного. Просто я всегда противопоставляю себя праведности.

— И ты начал противопоставлять себя мне с тех пор, как мне стукнуло пять лет.

— Точно.

— Чушь собачья. Это личное. Почему я?

Его отец отвел взгляд, и в эту минуту Тим вдруг увидел его со всей ясностью, осознал, насколько он жалок. Мужчина на шестом десятке, стоящий в дверях дома в пригороде, ничем не отличающегося от сотни других. Отец Рэкли не отрывал взгляда от улицы, его лицо побледнело:

— Потому что ты думал, что ты лучше меня.

На узкую улочку вывернула машина, ее фары осветили дом.

Он прочистил горло и взглянул на Тима:

— Может, вытащим стол, чтобы ты уже мог уехать?

— Мне не нужен стол.

Если он и почувствовал разочарование, то ничем этого не показал. Он решительно кивнул — одно четкое движение подбородка.

— А где же фанфары, Тимми? — Отец скрестил руки на груди жестом киношного мафиози, желающего выразить свое недовольство. — Это ведь твой звездный час, так? Ты сидел дома, продумывал все это, продумывал, как приедешь и выскажешь своему отцу все, что думаешь. И вот ты здесь, счастливый момент настал. По-моему, ты заслуживаешь музыкального сопровождения, а? Что скажешь?

Раздалось какое-то гудение — дурацкая аранжировка какой-то классической мелодии. Тим проследил за взглядом отца и уперся в электронный браслет слежения на его щиколотке.

Сигнал офицера по условно-досрочному освобождению.

Отец Тима снова поднял глаза, сквозь его непроницаемую маску мелькнула досада.

Тим пошел обратно по дорожке — сбивающаяся мелодия все еще звучала ему вслед.

Пока Тим складывал в сумку кое-что из одежды, Дрей мрачно наблюдала за ним, притворяясь, что читает книгу. Тим уже обновил свой образ — выбрил бородку и уложил волосы в новую прическу.

Он закончил сборы и забрался к Дрей под одеяло.

Меньше чем через восемь часов он будет сидеть на пассажирском сиденье фургона Рэндела. Тим еще раз прокрутил в голове историю, которую собирался ему рассказать, стараясь, чтобы исчезновение Ли выглядело как можно более правдоподобным.

Потом они с Дрей сосредоточенно занимались любовью, чувствуя каждое движение, каждый вздох. Ощущения были невероятно острыми.

Они уснули, крепко обнявшись.