Так, ну к чёрту семейных, дамочек, Риту и далее по списку. Сегодня суббота! День, чтобы святить!.. В том числе – трапезу!

Белый хлеб, сливочное масло, слабосолёная форель, греческие маслины, пара ломтиков брынзы, розовощёкий красавец помидор, ароматный базилик – и достаточно. Допить кофе с ещё одной сигареткой. Финал, завершающий субботний размеренный завтрак. Кофе с сигареткой прямо здесь, на кухне. И никакая мелюзга под ногами не крутится, требуя коктейль с бананом. И никакая «жена и мама» не прогнусавит: «Сева, не кури на кухне! Сева, ты что, не видишь, что у меня в руках блендер? Сева, вытри Грише сопли и дай Даше её зайца!» Нет-нет, только покой и умиротворение кофе и сигареты. Тарелку с чашкой вымыть, одеться – и в путь! Ему не сложно вымыть за собой тарелку с чашкой, так что совершенно непонятно, зачем мужчины женятся? Чтобы вытирать сопли, подавать зайцев и делать вид, что тёща – тоже человек? Некоторые говорят, что заключают браки по любви. Надо бы как-то уточнить у молодого приятеля, по любви ли он женился и по любви ли четырьмя детьми обзавёлся. По любви, по любви… Северный сам к этой любви руку приложил в нужном месте в нужное время. И хотя всё было достаточно грубо и очевидно, но молодой друг искренне уверовал, что сам пришёл к этой очевидности. А как иначе? Хорошие дамочки – большой дефицит. Такие экземпляры, как его молодой дружище, – тоже. Отчего бы и не ощутить себя создателем, если в данной конкретной точке вселенной все исходные данные к созданию же и подталкивают? Ну, пусть не создателем – главным технологом вполне пока, тьфу-тьфу-тьфу, успешного «Family Engineering». Это потом думают, что они сами себе технологи. Никакой благодарности не испытывают, все не ими придуманные правила за свои собственные выдают. Это потом.

–Я понял, Северный! – орал друг после рождения первенца. – Я понял! Для тебя любовь – это бог! А для меня любовь – это план!

Какой, к чертям, бог для судмедэксперта? Тот, что ли, который «есть любовь»? Насмотрелся он на кадавров, умерщвлённых по сильно большой любви. Из ревности, по пьянке или потому что любимая жена картошку сажать не хотела. Ага, и такое было. Муж с женой выехали по весне на свои шесть соток. Приняли национального русского напитка для огороднического вдохновения и… И тут она не захотела картошку сажать, курва такая! Слово за слово – всё о любви, поди, были слова-то… И привет – муж её ножичком и потыкал в разные жизненно важные органы типа сердца, лёгких и печени. И, там, «по мелочи» – кишечник, селезёнка… Куда же без них, без «мелочей», при проникающем ножевом в брюшную полость? Слегка протрезвев, фигурант вспомнил, что любит жену. Вызвал «Скорую». В больнице сильно любимая жена померла. А труп – уже к ним, в судебку. Криминальный потому что. Муж на суде очень плакал. Раскаивался, что сильно любимую жену холодным оружием умертвил. «Как такое вышло, сам не пойму! Не, ну а чего она?.. Ненамеренно я! По неосторожности!» Грамотный, сукин сын.

Хотя, да. Прав молодой друг. Всеволод Алексеевич верил в любовь. Примерно так же, как верил он в бога, зелёных человечков и вселенский разум. То есть существование подобного допускал. Но если, как фибрин плетёт свою сеть вокруг захваченных эритроцитов, Всеволод Алексеевич видел, пусть даже и через электронный микроскоп, то бога, зелёных человечков, вселенский разум он не наблюдал даже через самый мощный телескоп. Хотя, разумеется, будучи мужчиной весьма неглупым и очень хорошо образованным, понимал, что если человек пока чего-то не открыл, то это вовсе не значит, что этого «чего-то» не существует. Существует, существует, будьте покойны! Существует – открыли мы это или оно ещё для нас закрыто. Так что Всеволод Алексеевич верил. Спокойно верил в то, что «проживёшь подольше – увидишь побольше». А вот когда увидишь, тогда и разговор конкретный будет. И за любовь в том числе.

Вот полное собрание сочинений Гоголя – это да! Это пусть не любовь, но вполне себе страсть, и уж куда более сильная, чем к блондинкам, брюнеткам, шатенкам и рыжим самых разнообразных фасонов и возрастов. Как там букинист-добытчик сказал: «Отличный выбор. И состояние прекрасное – все пятьдесят с лишним лет книги просто стояли на полке. Причём – на одной и той же. И, судя по всему, никто их ни разу так и не открыл. А ведь именно это собрание незаменимо для любителей Гоголя! Оно считается академическим, выходило в течение более десяти лет и стало первым наиболее полным сводом художественных текстов и писем Николая Васильевича. Ни прижизненные собрания, ни первые посмертные не были и не могли быть настолько полными, как это. Тексты для этого собрания очень скрупулёзно готовились текстологами, стремившимися восстановить подлинные гоголевские строки. Подобная “реставрация” – всегда сложная, тончайшая работа. В случае же с Гоголем – особенно. Известно, что он и другим советовал, и сам много раз переделывал черновики, и не бросал работы, даже если произведение уже увидело свет, не успокаивался, пока не достигнута гармония. А иллюстрации?! А факсимиле рукописных страниц?! Но это всё ерунда по сравнению с тем, что готовилось это издание с 1937 года, пережило войну, и редакторов-корректоров и прочих специалистов регулярно отстреливали и те и эти, и красные и чёрные. Но несмотря на это… Раритет, Сева, как есть – раритет!»

А то Северный сам этого не знал! Иначе чего бы он заказывал старому пройдохе именно это издание, включавшее даже «Ганса Кюхельгартена»! Cтатьи, словари, вклейки… Так что не надо цены набивать сверх прежде оговорённых. Впрочем, старый пройдоха-букинист любил своё дело и продавал книги только в хорошие руки, частенько выручая из рук плохих или ослабевших. И о дальнейшей судьбе иных раритетных изданий беспокоился. В должных ли условиях проживают? Не тесно ли им на полке? Не влажно ли им в нездоровой атмосфере? Ни дать ни взять – добрый дядюшка-опекун.

Суббота. Дача. Гамак. Никаких блондинок. Никаких друзей-приятелей, их жён и детей. Никакой Риты Бензопилы. Блаженное дачное одиночество и том Гоголя – с любимыми «Мёртвыми душами», бутылка односолодового виски. Вечером – камин и всё тот же Гоголь всё с тем же виски. Круговорот классики в отдельно взятой человеческой природе.

«В ворота гостиницы губернского города NN въехала довольно красивая рессорная небольшая бричка, в какой ездят холостяки: отставные подполковники, штабс-капитаны, помещики, имеющие около сотни душ крестьян, – словом, все те, которых называют господами средней руки…»

Всеволод Алексеевич выехал на проспект и сосредоточился. То есть перестал думать о гамаке, Гоголе, виски, великом и могучем русском языке, любви – и вообще перестал думать. Просто двигался в нужном направлении.

Вскоре Северный был на месте. Без проблем проехал шлагбаум. Ворота предупредительно распахнулись метров за пятьдесят. «Интересно, автоматика или обученный “номер” на кнопке перед видеомонитором?» – мелькнула мысль. В любом случае его ждали. К машине тут же подскочил форматный парень – охранник из бывших кадровых, хоть и, разумеется, по гражданке. Показалось даже, что еле сдержался, чтобы не козырнуть. Дисциплинарные рефлексы хоть и условные, но въедливые.

–Всеволод Алексеевич? Прошу. Вас ждут.

Они прошли по ухоженной дорожке, петлявшей среди ровно подстриженных газонов, поднялись по лестнице на каменную террасу, обнесённую вычурной ковкой под «райские яблочки», и сквозь большие стеклянные двери вошли в просторный холл, на удивление – для иных богатых – со вкусом обставленный. К тому же – никаких росписей на стенах, никаких зарослей из пальм. Всё стильно и неброско. И очень дорого. На бежевом кожаном диване сидел заплаканный молодой мужчина. Смазливый, но из серии «никакой». В мужчине только внешняя привлекательность редко бывает достаточной. Необходимо что-то ещё. Интеллект. Характер. Личность. Желательно – три в одном. Тогда никакая красота не помешает. Что правда, триединству «Интеллект. Характер. Личность» никакая внешняя непривлекательность не повредит. Для мужчин фенотип куда менее самоценен, чем для женщин.