–Старуха крепка рукой, бьёт точно в цель, – пробормотал Всеволод Алексеевич. – А я просил её меня рожать?! – громко спросил он у малышки, покоящейся на его форматной груди. Та в ответ слабо сгримасничала. – О! Ты реагируешь на раздражители! Слышишь?.. Как что?! Сладостные звуки близкой сирены, предвещающие скорое наступление должного температурного режима, достаточной оксигенации, живительных физрастворов, глюкоз и всяких там дексаметазонов и антибиотиков. Сдам тебя куда более добрым и менее циничным дядям. Я и так слишком долго ношу женщину на себе – это совсем на меня не похоже! Прости, дорогая. Я бы и поинтересовался, как тебя зовут… Но – в следующий раз, в следующий раз!

Спустя пару часов Северный выхаживал взад-вперёд по гостиной всё того же особняка.

Тело покойной увезли в морг бюро судебно-медицинской экспертизы. Следователь с подручными, осмотрев и опросив, тоже отправились восвояси со скептическими выражениями на лицах. В доме остались Леонид Николаевич, его зять Олег, охранник Саша и Всеволод Алексеевич. Леонид Николаевич стоял у камина и курил. Несколько остекленевший Олег сидел в кресле у журнального столика. Саша принёс из кухни поднос с тремя чашками чёрного кофе.

–Итак, Леонид Николаевич, как вы уже поняли, наша доблестная милиция… Прощу прощения, уже полиция – не склонна считать произошедшее убийством. И тут я с господином следователем абсолютно согласен. Что касается вашей внучки, обнаруженной вашим покорным слугой в коробке из-под обуви, то и на этот счёт у господина следователя имеется вполне удобоваримая версия. Женщина родила и по не понятным ни для кого причинам решила встать и упаковать своё новорождённое дитя именно в такую тару – мало ли что там секта, в которой она состояла, проповедовала? Может, как раз то, что именно картонные коробки из-под «одноразовых» ботфортов – единственное вместилище, не нарушающее связь «мать-дитя-космос», уж простите господину следователю его несколько горький сарказм и упоминание премии Дарвина. Затем женщина снова прилегла в ванну и отошла в мир иной, хотя первоначально и не собиралась. Всё, дело закрыто, если вскрытие не обнаружит ничего доказывающего обратное. И я могу старого служаку понять – у него огромное количество куда более важных мероприятий, уж будьте снисходительны к нему, Леонид Николаевич. Если кого и винить в преступном бездействии «до», то скорее вас – мужа и отца покойной, но никак не следователя – «после». Надеюсь, вы это понимаете?

Вместо ответа Корсаков опорожнил стакан с виски.

–Но я почему-то уверен, что ваша дочь рожала не одна. И в картонную коробку не она свою дочь уложила. Никаких посторонних следов пока не обнаружено. Может быть, криминалисты что-нибудь нароют. Но вряд ли. А у меня вот – импульс. Интуиция. Называйте как угодно… Олег, у вас часто бывали гости? – внезапно обратился Северный к зятю Корсакова.

–Нет, не часто. Не знаю… Настя в последнее время дружила с какими-то странными людьми. Я… Я не знаю!

–Леонид Николаевич, лучшее, что мы можем сейчас сделать, – это позволить несчастному вдовцу отдохнуть. Да и вам отдых просто необходим. Когда вы упали в обморок, я был готов предположить всё что угодно – от инфаркта до отравления. Хорошо, что обошлось, но вы уже немолоды. И смерть дочери… – Северный впился взглядом в Корсакова.

–Со мной всё в порядке, Всеволод Алексеевич, – голос был твёрд и трезв. – Я хочу, чтобы вы прояснили всё – от и до. И если для этого надо выпотрошить нас прямо сегодня – мы в вашем распоряжении. Жаль, что придётся вскрывать Настю. Она этого точно не хотела. Мы, разумеется, никогда не говорили на такие темы, – тут же добавил он. – Но я хорошо знаю свою дочь.

–Выясняется, что не очень хорошо, – как бы нейтрально проговорил Северный в сторону. – Ну что ж… – обратился он к мужчинам. – Начнём с молодого отца.

Всеволод Алексеевич присел в кресло напротив безутешного вдовца.

–Олег, вы знали, что ваша жена – поклонница такого небезопасного вида спорта, как одиночные роды на дому?

–Как вы можете быть таким бессердечным?! – тот внезапно взвизгнул. – Моя жена, моя любимая Настя… умерла, а вы… ёрничаете!

–Отвечайте на вопросы, Олег. Я не ёрничаю. Я скорблю. Ваш способ скорби – истерика. Мой – сарказм. В любом случае наши стилистические предпочтения не имеют никакого прикладного значения.

–Но есть же какие-то общечеловеческие нормы…

–Отвечай на вопросы, тряпка несчастная! – железным тоном приказал зятю Корсаков.

–Ну хорошо, Леонид Николаевич. Только из уважения к вам… Да, я знал, что Настя ходила в какое-то собрание… Школу, что ли? Кружок? Не знаю… Никакая это не секта!

–Ну разумеется! Ни один психокульт не будет настолько откровенен со своими подопечными. Бокор [3] не откровенничает с зомби – он лишь задаёт программу. Название? Адрес? Вы ходили с ней?

–Я не знаю! Я ничего не знаю. Я много работал. И я доверяю своей жене. И что бы она ни делала, чем бы она ни занималась – я всегда доверял ей. Я и представить себе не мог, что она – образованная, современная женщина – всерьёз дойдёт до такого вот…

–То есть вы понятия не имели, с кем общалась ваша жена? Хорошо. Она состояла на учёте в женской консультации? Это была желанная беременность? Хотели ли вы ребёнка?

Северный вёл себя в худших манерах киношных следователей. Уж кто-кто, но судмедэксперт знает, что худшие манеры киношных следователей куда лучше лучших манер следователей реальных. Точнее сказать – совсем другие. И он сейчас просто цепко наблюдал за реакциями Олега. Тот повёл себя так, как и ожидалось – в худших манерах киношных же подозреваемых. Зять Корсакова, заломив руки, надрывно выкрикнул: