В шестнадцать Мих мечтал стать психологом, чтобы спасать людей, вести переговоры с террористами, возвращать похищенных детей, заложников. В тридцать два он людей просто ненавидит. Легко ли разочаровывать близких и разочаровываться самому? Через что нужно пройти, чтобы снова почувствовать вкус к жизни?
Тони Ронберг
ТОТ, КТО ДОЛЖЕН
1. СОЦИАЛЬНАЯ СЛУЖБА
Никто бы не обрадовался, получив с утра разнарядку:
– В «Дом матери и ребенка»!
«Дом матери и ребенка» – не комнаты отдыха на железнодорожном вокзале, а новый социальный проект мэрии – поддержка матерей-одиночек, оставшихся без крыши над головой. То есть все-таки комнаты. Специально для этого по распоряжению мэра был возведен коттедж в новом микрорайоне на окраине города. В штат «Дома» взяли консьержку и администратора, а психологов то и дело выдергивали из муниципальной социальной службы – тех же, что работали с беспризорниками и наркоманами. Для муниципалитета особой разницы не было. Платила мэрия не щедро, но регулярно. Дело шло к перевыборам городского головы, и социальная служба попадала под статью пиар-расходов.
Над столом Михаила висел портрет мэра. Тоже Михаила. Лысоватый мужичок средних лет, с неинтеллигентной внешностью, улыбался с портрета довольно ядовито.
– Я к брошенкам не хочу, – отрезал Мих. – Начнут вешаться на шею. Пусть Света съездит.
– Света в отпуске с сегодняшнего дня. Давай-давай! – подбодрила Мария Гордеевна.
– Там вонь стоит – не продышишь.
– Мой же ты мальчик! Не нюхал ты настоящей вони!
Мария Гордеевна, психотерапевт со стажем, оттрубившая пятнадцать лет в психиатрическом отделении городской больницы, давно успела привыкнуть и к вони, и к суровым условиям советских дурок, сама немного сдвинулась, но энтузиазма не утратила. Работа в социалке казалась ей чем-то вроде отдыха в санатории, где тяжелобольные попадаются только изредка, да и то не в качестве пациентов, а в качестве соседей по корпусу.
– Не нюхал ты настоящей вони! – повторила презрительно. – Это даже не трезвак. Чем может там вонять?
– Детьми немытыми, – Мих поморщился. – Я не поеду. Вику отправьте.
– Собрался и поехал! – распорядилась Мария Гордеевна. – И без разговоров, чистюля.
Мих вяло поднялся. Все утро шел дождь, а теперь на крыше соседнего здания, как прыщ, вскочило солнце, душная влага проникала с улицы в офис и мешала дышать. Портрет мэра запотел, улыбка подобрела.
– Май месяц, – сказал Мих мэру. – Самое то.
Это был уже третий май – в том же кабинете, под тем же портретом, напротив стола Марии Гордеевны. В другом кабинете сидели Вика и Света – обе, как и Мих, выпускницы местного университета, симпатичные и смешливые девчонки, а здесь продолжали царить жесткие порядки советской психиатрии.
Перспектива посетить в такой душный день «Дом матери и ребенка» совсем не радовала. И Мих быстро решил, что не поедет туда – сделает на трамвае круг до кинотеатра «Победа», вернется в центр, сойдет на Пушкинской, выпьет кофе, побродит по парку, а к брошенкам съездит завтра утром. Марии Гордеевне можно будет сказать, что не успел поговорить со всеми желающими или что-то в таком роде. Мих не раз проворачивал подобные комбинации, когда его посылали в детскую комнату милиции – в помощь штатному милицейскому психологу Олегу Павловичу, и Олег Павлович всегда охотно прикрывал его за бутылку водки среднего качества.
В сознании сначала прорисовалась чашка кофе, потом бутылка водки. Осталось только раскрасить эти схематичные картинки. С портрета мэра посмотрела на него соседка с восьмого этажа Ленка Киселева и засмеялась.
О Ленке Мих давно отвык думать как о женщине, и ее неожиданный смешок с портрета удивил его. Мих замер, и Мария Гордеевна снова подбодрила:
– Вот и встретишь там свою золушку с тремя детьми... Постой!
Она сняла трубку трещащего телефона.
– Постой, – повторила Миху. – Звонят, как на пожар. Вдруг что-то срочное.
Мих остановился, открыв дверь в коридор. По длинному коридору шла уборщица с ведром и шваброй, оставляя мокрый след на зашарканном линолеуме. Ее утренняя смена закончилась.
– Не уходи, – сказала Мария Гордеевна Михаилу, но в трубку.
Мих спокойно ждал. Уборщица дошла до лестницы и оглянулась на него.
– Вы че-то хотели?
– Нет.
– Может, цветочки вам полить?
Ей было за сорок. Из-под короткого синего халата поблескивали толстые белые ноги.
– Нет-нет, спасибо. Мы сами.
– Может, столы повытирать вам?
– Не нужно.
– Тогда ладно.