— Хочешь?

Рука у Зуба дрогнула. Он нахмурился, покраснел, но ничего не мог с собой поделать. Когда ты голоден как сто волков, а перед твоим носом крутят пирожком, да еще таким аппетитным, то как-то забываешь следить за собой.

В общем, рука самым бессовестным образом приняла еду. Зуб успел только отвернуться и отойти шага на три, чтобы девчонка не видела, как быстро пирожок сгинет у него во рту. Больше всего он боялся, что эта первоклашка засмеется.

Девчонка все видела, но не засмеялась. Ей, видать, до жути было интересно смотреть на такого голодного человека.

— А хочешь, я еще вынесу? — спросила она ему вдогонку, и глаза ее засветились новым любопытством.

Зуб позорно остановился.

Он и раньше замечал, что руки или ноги могут иногда поступать совершенно самостоятельно и совсем не так, как того хочет голова. А тут вообще вся совесть переместилась в желудок, и ноги вытворяли, что хотели. Где-то там, в желудке, копошилась безвольная мысль, что через минуту Зуб навсегда расстанется с этим мотыльком, и о его позоре никто никогда не узнает. И сам он постарается забыть.

— Не уходи, я сейчас!

Девчонка порхнула во двор своего дома. И ведь не уходил Зуб, ждал!

Вернулась она довольная, бережно держа перед собой полную тарелку пирожков.

— Бери все!

Она, кажется, была счастлива от того, что кормит голодного человека. Это же так интересно!

Зуб как бы нехотя стал рассовывать пирожки по карманам.

— Спасибо, — выдавил он, красный от стыда.

— Пожалуйста. — Девчонка поколебалась и спросила тихо, словно дело касалось страшной тайны: — А почему ты голодный?

— Потому что давно не ел.

— Очень давно? — округлились у нее глаза. — А почему?

— Ну... вот у тебя есть дом, а у меня нет.

— Совсем-совсем?

— Конечно, совсем.

Зуб не утерпел и стал при ней есть пирожок.

— А что же ты теперь будешь делать? — с тревогой спросила первоклашка.

Девчонка — это, конечно, не совсем серьезно. Но она его накормила, и Зуб считал своим долгом немного поговорить с ней. Тем более, что в этом переулке не видно ни души.

— Я к дядьке еду, — сказал он с набитым ртом. — В Сибирь.

— В самую-самую?! Это же так долго.

— Ага.

— А если ты... — Девчонка испугалась своей мысли и перешла на шепот. — А если ты с голоду умрешь?

— Чудная! — усмехнулся Зуб. — Сейчас разве умирают с голоду?

Девчонка подумала и согласилась:

— Сейчас не умирают... А хочешь, я тебе еще чего-нибудь принесу — на дорогу?

— Не надо. Я пойду.

И он двинулся обратной дорогой — к станции. Обернулся:

— Тебе не влетит за пирожки?

— Что ты! У меня мама добрая! Она сейчас на работе. А твоя...

Она хотела о чем-то спросить — конечно, о его маме — и не спросила. Раз нет дома, откуда же быть маме? Легкая, с крылышками белого фартучка, с воздушным бантом на голове, она стояла, держа в руках порожнюю тарелку, и во все глаза смотрела вслед загадочному пареньку, который едет так далеко, что и подумать страшно. Смотрела, пока тот не скрылся за поворотом.

Пирожки были с картошкой, заправленной жареным луком. И были они неправдоподобно вкусными. Пожалуй, вкуснее, чем с повидлом. Без сомнения, девчонкина мать добрая, может, добрее всех на свете. Иначе у нее не получалось бы так вкусно.

С последним пирожком мир стал украшаться разноцветными оттенками. День, как Зуб начал замечать, стоял по-летнему теплый, даже жаркий. Дорога больше не страшила. Сейчас он вскочит на любой товарняк, который идет в сторону Сибири — бывай здорово, Поворино, пусть у тебя не переводятся хорошие люди.

27

Когда Зуб подходил к станции, его обогнали трое ребятишек с удочками, на которых весело тилипались поплавки из гусиных перьев. Оживленно разговаривая о бешеном клеве, перебивая друг друга, пацанва чуть ли не вприпрыжку пересекла железнодорожные пути. Речка, выходит, совсем близко. Зуб подумал, что если он не выстирает свою одежду, то его будут гнать с любого поезда. Хуже того — в милицию могут сдать как подозрительную личность.

И он отправился вслед за ребятишками.

Речка тихо текла в глинистых берегах, заросших кустами лозы и осокой. Кое-где она была огорожена стенами камыша. Зуб выбрал подходящее место, разделся, прыгнул с разгону с невысокого обрывчика в воду и поплыл. Плавал он прилично. Заметно остуженная сентябьрскими ночами, вода сначала ожгла, потом стала струиться вдоль тела ласково и щекотно. Только саднило ободранное плечо.

С середины реки Зуб поплыл по течению, решив после возвращаться берегом. Несколько раз ощутил нежное прикосновение к ногам. Нырнул и увидел, что у дна величаво и плавно извивались длинные зеленые пряди водорослей. Русалкины волосы.