Она молчала. Ее беспомощный, как у котенка, вид рассмешил его.

Голубой и красочный мир сиял вокруг нее, слепил глаза…

— Помнишь, — хрипло добавил он, — бесценное утверждение старины Локка: «Тебе не придется даже поцеловать невесту»?

— Разве доктор Локк говорил такое?

— Забыла?

Оба вспоминали балкон и полуночное бдение… Джой тихо спросила:

— А ты соблюдал?

— Нет, — сказал он дрогнувшим голосом. — Хочешь, я признаюсь…

— В чем?

— В ту ночь, когда мне было позволено поцеловать тебя в щеку, это был не единственный поцелуй. Я еще не раз делал это. Мысленно, конечно. А ты и не подозревала.

— Я чувствовала, — сказала его нимфа в змеином одеянии.

Он бросил характерный «взгляд Рекса», как она определяла это, и процедил сквозь зубы:

— Проклятье!

Джой обернулась с края вышки.

— Проклятье?

— Это им, — кивнул он в сторону публики, которую до сих пор игнорировал. — Стоишь на виду у всех именно тогда, когда хочется схватить тебя, обнять и целовать, целовать!

Но ее уже не было.

Она исчезла.

Джой Траверс просто-напросто нырнула. Следившие за быстрым полетом этой небесной ласточки праздные зеваки воскликнули:

— Смотрите!..

Искусное перо средневекового каллиграфа не могло бы прочертить более изящную линию! («Передай привет рыбкам, Джой».)

Вслед за ней стрелой устремился и Рекс. Всплеск! И он под водой.

Пляжный хор не умолкал:

— Где они?

— Когда же они покажутся опять…

— Эта девушка находится под водой слишком долго.

— Заметь время. Когда же они вынырнут?

— Черт возьми!

— Все еще не видно…

Только с низко летящего гидроплана можно было различить, как под водой их тени состязались в скорости.

Он быстро догнал ее и поплыл рядом.

И там, на освещенном зеленым светом дне, не видимые никому женатые любовники одновременно повернули свои лица друг к другу. И там, в зеленом подводном царстве Нептуна, они слились в волшебном и благословенном поцелуе, словно вновь обменялись обручальными кольцами.

После чего, как фантастические пробки из бутылки шампанского, оба выскочили из воды на поверхность, задыхающиеся, мокрые, безумно радующиеся солнечному сиянию и бесконечно счастливые…

Авиатор, пролетая над холмами Ривьеры достаточно низко, так, что можно было различить угловатые тени олив на террасах со стороны горной дороги, розовеющей в лучах закатного солнца, мог заметить и главного героя этой истории.

Авиатор различил бы внизу тонкую тень мальчика, карабкающегося на крутой склон.

С высоты его подъем казался прихотливым полетом бабочки: так легко он перескакивал с одной гранитной глыбы на другую, порой хватаясь за оливковую ветвь, чтобы удержать равновесие.

Вот он свернул к уединенному месту под склонившимися ветками олив. Последние лучи заходящего солнца освещали камни и дерево, укромная же ниша оставалась в тени. Здесь, вдали от всех, мальчик медленно опустился на землю, тонкий и легкий, как лист оливы, летящий к земле.

Минуту Персиваль Артур Фитцрой сидел неподвижно, глядя вниз, на крутой подъем, который он только что преодолел, и вдыхая запахи розмарина, дикой лаванды, чабреца, мирта — бесчисленных душистых трав (как на Корсике!). Вдруг он разглядел в двадцати ярдах ниже блеск стекол отъезжающего автомобиля. И, выцарапывая из земли камни, начал швырять их в автомобиль, приговаривая: «Вот тебе! У, гад! Отлично…» Игра ему наскучила, и он засмотрелся на парящего в небе ястреба, потом быстро повернулся, чтобы проводить взглядом «Ситроен», исчезавший в клубах пыли на дороге к Грассу.

Он слегка пожал плечами и начал насвистывать песенку «Я и моя тень», рыская по карманам фланелевых штанов в поисках шоколада.

Шоколада не было.

Насвистывая, он вытащил из кармана забытый там шелковый нежно-лимонный маленький носовой платок и долго на него смотрел. Расправил его у себя на колене и снова долго вглядывался в инициалы.

И вдруг перестал свистеть. Просторный и светлый мир померк для него. Как ребенок, настигнутый усталостью, он уронил голову на грудь, обхватил высоко поднятые колени руками и заплакал. Слезы лились, катились по щекам, не оставляя следов — они были так обильны, что все лицо Персиваля Артура стало мокрым. Закрыв его руками, он бормотал: